Яркое солнце, сопровождавшее меня в этой поездке, постепенно накрыли тяжелые свинцовые тучи, низко нависшие над Данвичем, стоило лишь моему экипажу пересечь городские ворота. Моросил мелкий дождь, словно размывая привычные яркие краски, делая всё вокруг нечетким и серым. Узкие улочки, низкие дома, немногочисленные прохожие под мокрыми плащами, словно без лиц - всё утонуло в странном бесцветном мареве, наполняя мою душу тягостным и мрачным предчувствием.
Когда-то мы были близки. В те времена, когда университетская жизнь, беспечная юность и романтические глупости соединили нас крепкими узами дружбы. Той искренней, возможной лишь в юности, без тяжелого груза забот и обязанностей, что налагает на нас время, связывая по рукам и ногам.
Последние несколько лет мы не виделись с ним вовсе. Лишь письма, сначала частые и без особого повода, потом лишь приуроченные к важным событиям, а после и вовсе случайные, остались той небольшой, но все еще важной для меня связью. Последнее пришло ровно неделю назад после длительного молчания и повергло меня в печаль и волнение. Тревога всё нарастала по мере того, как глаза мои следовали за строчками, написанными ломанным, как будто нервным, почерком моего друга. Он просил меня приехать, срочно, немедля, если только наша дружба еще что-то значила для меня. Решительно я ничего не понимал, что случилось, кроме одного - случилось что-то действительно страшное. Недолго думая, и, наскоро закончив те дела, что не позволяли мне отправится в Данвич сразу и в тот же день, я, наконец, выехал, одержим этим предчувствием чего-то УЖАСНОГО.