Когда девочка ехала в Лондон, то целью ее было одно - посмотреть на жизнь большого города про которую в Эскимоссии она читала лишь в глянцевых журналах, что попутно выменивал на китовый ус ее брат, который подпольно торговал несертифицированным кремом для лица из продуктов производств морских тюленей.
Уроборос замкнулся и сидя нынче на лавке, на которую она приземлилась в один из первых своих дней, она с тоской осматривала свой желтый пуховик, на который собирал ей весь поселок, чтобы она была модной.
Сама девочка хотела красный, мать предлагала бирюзовый, под цвет воды и эскимосского вечернего сияния, но один из умных соседей пришел и сказал, - Надо желтый брать. Желтый цвет лондонских полицейских. У них такие тужурки. Бери желтый, за своего сойдешь.
Теперь, после поползновений девочек, бегства по туннелям от Пушкина и папы Римского, извращенцев, от желтого пуховика остался один слой и он походил разве что на жалкое подобие ветровки.
Плюс туфли на каблуке, так невыгодно вымененные на удобные унты, а ведь говорила та же мать, - Никогда не польщайся на блестюшки!, - уже лишились одного каблука и теперь девочка думала, то ли вообще их снять и ходить в носках, то ли сидеть на лавке как дура.
Что одно, что другое было малопривлекательно, поэтому она ждала когда с баскетбола придет Гдлф и принесет ей какие-нибудь кеды, вырватые в бою у таких же любителей баскетбола. Где-то под скамейкой кто-то прохрюкал.
- Упыриная морда, - подумала девочка.