Я брела вдоль сломанных ржавых рельс то и дело встающих у меня на пути, как противотанковые ежи. Глаза уже привыкли к темноте и я хорошо различала узкую тропинку под ногами и каменные стены туннеля, по которым сочилась вода. Плотный комбинезон на мне был мокрым снаружи, но оставался сухим внутри, и скоро я почувствовала, что движение и одежда согревают меня. К широкому кожаному ремню на поясе, была прикреплена фляга для воды, и я остановилась, чтобы собрать чистого конденсата, обильно стекающего по холодному камню стен тоннеля. Есть не хотелось, да и еды у себя я не нашла. Зато нашла острый боевой нож, удобно и знакомо устроившийся у меня в руке. Напившись, я продолжала движение в тишине, нарушавшейся только гулким эхом моих шагов, отражающимся от каменных стен. Не знаю, сколько времени прошло прежде, чем я стала различать еще какой-то слабый звук издалека. Я замедлила шаг, было необходимо двигаться бесшумно. Звук нарастал и вскоре превратился в плач. Спрятавшись за какой-то искореженной грудой металла я приготовилась наблюдать. В этом месте туннель расширялся, образуя большую круглую площадку, которая, вероятно, была когда-то частью старой платформы. В дальнем углу, слабо освещенным тусклым светом от горящей жидкости в консервной банке, прислонившись к стене сидел мальчик. Положив голову на колени он жалобно завывал, размазывая слезы грязными кулаками. На вид ему можно было дать лет десять, но теперь, когда дети растут в темноте при свете масляных ламп, не выходя на поверхность из темных катакомб нашего нового мира, именуемого Метро, сложно сказать наверняка. Разценив, что мальчик всего лишь мальчик, и что мутанты не умеют плакать, я вышла из своего укрытия.