Некоторые  из  этих  мыслей  он начал теперь вплетать в свою
музыку. И тотчас же прозвучал диссонанс, и многие из  тех,  кто
пел  вблизи  Мелькора,  пришли  в  замешательство,  и  мысли их
спутались, и музыка их начала спотыкаться, а  некоторые  начали
подстраивать свою музыку к музыке Мелькора, предпочитая ее той,
которая  возникла  в  их собственных мыслях. И тогда диссонанс,
порожденный  Мелькором,  стал  распространяться  все  шире,   и
мелодии, слышавшиеся до этого, утонули в море бурных звуков.
   Но  Илюватар  сидел  и  слушал,  пока не стало казаться, что
вокруг Его трона бушует яростный шторм, как будто темные  волны
двинулись войной друг против друга в бесконечном гневе, который
ничем нельзя успокоить.
   Тогда  Илюватар встал, и Аинур увидели, что Он улыбается. Он
поднял левую руку, и вот среди  бури  зазвучала  готовая  тема,
похожая  и  не  похожая  на  прежние, и в ней были сила и новая
красота. Но диссонанс Мелькора  возвысился  над  шумом  и  стал
бороться  с  темой. И снова началось столкновение звуков, более
неистовое, чем прежде. И Мелькор начал побеждать.
   Тогда опять поднялся Илюватар и Аинур увидели,  что  лицо  у
Него  стало  суровым,  и  Он  поднял  правую руку, и вот, среди
смятения зазвучала третья тема, и она не была похожа на другие.
Потому что сначала она  казалась  мягкой  и  приятной,  как  бы
журчание  спокойных звуков в нежных мелодиях, но ее нельзя было
заглушить, и она заключала в себе силу и  глубину.  И  в  конце
концов   показалось,   что   перед   троном   Илюватара  звучат
одновременно две мелодии, совершенно противоречащие друг другу.
Одна была глубокой и обширной, прекрасной, но медленной, и  она
сочеталась  с неизмеримой печалью, из которой, главным образом,
и исходила ее  красота.  Другая  же  мелодия  достигала  теперь
единства  в  самой  себе,  но  она  была  громкой  и  гордой  и
бесконечно повторялась. И в ней было мало благополучия, скорее,
она напоминала шум, как будто множество труб твердили несколько
нот в унисон. И эта вторая мелодия пыталась  поглотить  первую.
Но  казалось,  что  ее  победные ноты забирала первая мелодия и
вплетала в собственный торжественный рисунок.
   В апогее этой борьбы,  от  которой  колебались  стены  залов
Илюватара  и  дрожь  убегала  в  недвижимые  доселе  безмолвия,
Илюватар встал в третий раз, и лицо Его было ужасно. Он  поднял
обе  руки, и одним аккордом - более глубоким, чем Бездна, более
высоким, чем небесный свод, пронзительным,  как  свет  из  очей
Илюватара, музыка прекратилась.