Не успела космовыдра Сну завернуть за угол, как услышала душераздирающие подробности: суровый, мужской голос, тот самый, в чьем тоне слышались нотки военного, обвинял в убийствах милую девушку Арлисс, приводил вполне логичные доказательства и требовал ордер на арест и линч у Альдебарана. Сну так заслушалась всеми этими перепетиями чужих, крайне запутанных отношений, объяснений и доказательств самой Арлисс, что довольно существенно замешкалась прежде чем переходить к осмотру помещений корабля на предмет обнаружения диванов, прячущихся в шкафах и шкафов, прячущихся под диванами и возлежащих на них и в них инопланетянок. Вся эта история была такая захватывающая, такая интересная! А в глубине своей космовыдриной души Сну была крайне сентиментальна и романтична. Разумеется такая страсть не могла не тронуть нежных струн её сердца! Но разве может Арлисс оказаться злодейкой с топором? Разве может человек, мирно пьющий по утрам кофе из ярко-зелёной кружечки быть убийцей? Нет, такое решительно не укладывалось в голове выдринга. В смятенных чувствах она всё же ушла осматривать каждый коридор, каждую каюту на своём корабле. И её усилия не пропали даром: действительно, рядом с капитанской каютой, то есть её собственной, стоял как ни в чём не бывало космодиван, и кажется о чём-то грустил. Быть может о том, что никто не оценил его стихи? Или о том, что мало кто понимает на космодиванном? А может быть ещё о чём-то. Видят все благие силы вселенной в этот день тревожиться и грустить было о чём: и о пропавшем пиве, и о взаимных обвинениях, и о смертях товарищей. В глубине души, космовыдра всё ещё надеялась, что всё разрешится каким-нибудь чудесным образом, что все преступления окажутся чередой каких-то нелепых случайностей, а вовсе не чьим-то злым умыслом.
- Ой! Диванчик! Диванчик-диванчик, а ты не видел шкаф? Не грусти, диванчик! - обратилась она к дивану. - У тебя очень хорошие стихи. Мне понравились. Правда. Может тебе одиноко и грустно? Чем мне тебе помочь, диванчик?