День 355.
Настроение: ИсТЕриКа
Трек: Bastille — Things We Lost in the Fire
Things we lost to the flame,
Things we'll never see again...
All that we've amassed
Sits before us, shattered into ash.
These are the things, the things we lost
The things we lost in the fire, fire, fire!
These are the things, the things we lost
The things we lost in the fire, fire, fire!
We sat and made a list
Of all the things that we have
Down the backs of table tops
Ticket stubs and your diaries...
I read them all one day
When loneliness came and you were away
Oh they told me nothing new,
But I love to read the words you used </3
These are the things, the things we lost
The things we lost in the fire, fire, fire
These are the things, the things we lost
The things we lost in the fire, fire, fire
I was the match and you were the rock
Maybe we started this fire?..
We sat apart and watched
All we had burned on the pyre
You said: we were born with nothing
And we sure as hell have nothing now
You said: we were born with nothing
And we sure as hell have nothing now...
These are the things, the things we lost
The things we lost in the fire, fire, fire
These are the things, the things we lost
The things we lost in the fire, fire, fire
Do you understand that we will
never be the same again?
Do you understand that we will
never be the same again?
The future's in our hands and we will
never be the same again...
The future's in our hands and we will
never be the same again!
These are the things, the things we lost
The things we lost in the fire, fire, fire
These are the things, the things we lost
The things we lost in the fire, fire, fire
These are the things, the things we lost
These are the things we lost in the fire-fire-fire
Flames!
They licked
the walls...
Tenderly
they turned to dust
all that I adore!
Анна Дмитриевна как раз обходила склад с припасами, проверяя, все ли герметично закрыто, разложили ли ее вертихвостки по местам помытую тару, не забыли ли чего из личных вещей, как вдруг услыхала истеричный плач страдалицы.
Закатив глаза, Анна Дмитриевна пошла на звук.
— Яська, ты? Все ревешь? — с напускной суровостью пробормотала хозяйка столовой, подходя поближе.
Яся сидела под шкафом, перед ней лежала пустая банка из-под крысиных потрохов, а в руке Яся сжимала едва-едва початую бутылку. Пахло водкой.
— Это что? — возмутилась Анна Дмитриевна. — Это наше? Ты совсем о**ела, Яся?
— Нет, — всхлипнула Яся. — То есть, да, это ваше, но мне Андрей дал. Сказал, сегодня можно-о-о, — и она закрыла покрасневшее от слез лицо руками.
— Ишь чего удумал, — поджала губы хозяйка. — Ладно, я с ним разберусь. Ты здесь ночевать собралась что ли?
Яся не ответила.
А куда мне идти, подумала она. К себе в квартиру? Где он — о-о-он — спал совсем недавно?
Красный, Яся, он красный был. Он работал на тех, кто убил твоего отца!
Но ведь... такой хороший. И наемник. Наверное, это не считается?.. Не совсем красный, как бы.
Ох, мамочка, как мне жаль, что тебя нет рядом. Сейчас бы обняла и успокоила, а приходится слушать эту чертову старуху, недовольную, как всегда недовольную.
Мною все недовольны, мама, а друзья умирают — всегда! Сначала Сеня, теперь Капитан вот умер. Наверное, на мне какое-то проклятье. Наверное, мне больше не стоит ни с кем дружить.
Буду одна, буду как призрак в туннелях, буду против всех... И умру тогда быстро. Нет, одной и без поддержки нельзя.
Что ж, сейчас Ясю поддерживала бутылка.
— Давай-давай, — не унималась Анна Дмитриевна. — Пшла отсюда. Забирай, что тебе этот негодник дал. Сопли вытри — ну, чего раскисла? Это Метро, здесь и не такое бывает. Красных никто не любит, ты, деточка, на Курской, не забывай-ка. На-ко вот, возьми арбузную нарезку, — пихнула она в руки Ясе коробку с белыми кубиками. — Ты работаешь завтра, да?
— На подаче воды-ы-ы-ы, — проревела-провыла Яся.
— Не ходи. Я скажу им, что у тебя смерть в семье. — Яся дернулась. Какая же это семья, только вчера встретились... — Давай, шуруй к себе. Умойся, поешь, ложись спать. Чаю выпей. Чай дома есть?
Яся покачала головой, и хотя чай у нее был, она получила еще одну коробку.
Надо же, Анна была так добра, что в любой другой раз Яся бы непременно обрадовалась, но сейчас ей было совсем наплевать как-то. Кивнув понуро, Яся встала, собрала в пакет выданные ей припасы, приложилась еще раз к бутылке и вышла в ночь Курской станции.
Лампы не горели — темнота обняла прохладой ласковой, на щеках суша слезы злые. Не дойдя до дома каких-то пары минут, Яся села на скамейку, включила плеер и отдалась музыке, пытаясь забыть реальность.
Но реальность была неумолима, и поверх ярких нот растекалась кровь — алая, алая, красная.
— Капитан, — прорыдала Яся хрипло, и сама уже казалась красной, до того лицо зареванное. Чудилось, что она выплакивает все свои мысли и страхи, все свои тайны и внутренности, всю ту боль, которую так по-детски любила копить и прятать — вот, смотрите, сколько иголок в меня воткнул злобный мир. Я — жертва, я — несчастна. Яся несколько упивалась своей трагедией, вампирила саму себя — так мне и надо, глупой.
Алкоголь постепенно смывал слой за слоем показную подростковую крутость, оставляя уязвимую неприкрытую тоску, обнажая голые кости одиночества. Потом Ясю стало клонить в сон — пары глотков оказалось достаточно, все-таки она редко пила, если честно. Ей хотелось остаться на скамейке и спать прямо тут, и не страшно совсем — на Курской охрана хорошая, здесь не тронут, здесь все свои. И холода можно не бояться, сейчас тепло, сейчас лето. Радиоактивное лето — ха-ха, уморительно как-то, не находите?
Яся не хотела идти домой, не могла, не могла. Невозможно. Точка.
И, закрыв глаза усталые, Яся разлеглась на скамейке, обнимая бутылку, свернувшись вокруг нее, как зверек забитый.
— Папа, мама, — прошептала она в темноту, и собственный голос Ясе показался жалким, каким-то тонким и детским. — Приглядите за Капитаном, ладно? Как за Сенькой... Обнимите его от меня... — слезы не прекращались.
Я давно в себе это копила, поняла вдруг Яся. Никогда не плакала, никогда не давала себе поблажки. Теперь, наверное, можно.
Смерть в семье, ха-ха... Наверное, Смерть — это я и есть. Не Морозова, а Кощеева какая-нибудь. Словно черная метка, только самой себе не опасна пока что. Лучше бы себе вредила, чем так.
Тошно, тошно, горько было Ясе, и грудная клетка болела от неровного сердца, но, соскальзывая в мутный-дерганный сон, Яся уже как будто отстранилась немного от случившегося, выстроила стенку прозрачную, крепкую. Лучше так, чем страдать, лучше пусть будет пустота. В голове и на сердце... Вечно.
Скамейка была жесткой, твердой, но Яся могла спать где угодно, она уж точно не была неженкой. В наушниках на повторе играл любимый плейлист, тот самый, который Яся хотела — и не успела — показать Капитану. Слышат ли музыку призраки?
— Капитан... Где ты? — сонно бормотала она я бреду пьяном. — Мне уже тебя не хватает страшно... Надо было сразу сказать, но я побоялась как-то... Я хотела дружить. Теперь... уже... неважно?..
Спи, ответила Ясе ночь, покрывалом черным ложась на больную голову. Спи, глупая. Сон — лучше лекарство.
И Яся уснула. Но боль ее страдала бессонницей.