Пробираясь вперед, трибун бросил взгляд на железный котел, который Ршава защищал с таксой упорством, и в ужасе отшатнулся В кипящей грязной воде плавало тело ребенка. Его мягкая плоть уже стала отделяться от костей Нет, поправил себя Скавр, это был еще не совсем ребенок – крохотное тельце могло уместиться на его ладони. Глаза трибуна обратились к служанке с распоротым животом, и он снова, словно бы не веря, уставился на котел. Тошнота подступила к горлу. Он сплюнул и глотнул вина из фляги. В эту минуту Марку хотелось только одного – забыть то, что ему довелось сейчас увидеть.
Тело сваренного в котле неродившегося ребенка убедило его в том, что бывают, в конце концов, вещи и похуже, чем смерть и надругательства, которые постигли Дукицеза. Он вдруг почувствовал, что понимает веру Видессоса, потому что в лице Отиса Ршавы сам Скотос шел по земле. Эта мысль навела его на другую, и внезапно к нему пришла жуткая уверенность.
– Ршава! – крикнул он, и это имя было таким горьким и отвратительным, что трибун вновь ощутил приступ тошноты. Затем он расшифровал слово – анаграмму, эту чудовищную шутку, и крикнул еще раз:
– Авшар !
В Тронном зале все замерло, и удары, которые собирались нанести друг другу противники, остались ненанесенными. Имя Отиса Ршавы произносилось с ненавистью, но имя князя-колдуна Казда замораживало ужасом сердца видессиан вот уже целое поколение. Марк увидел, как румяные щеки Варданеса Сфранцеза, стоявшего среди солдат Авшара, вдруг побелели, когда тот понял, что его власть поддерживал самый страшный враг Империи.
Их разделяло всего десять метров, и Ршава – нет, Авшар – наклонил голову в знак одобрения догадливости трибуна.
– Отлично, – хмыкнул он, и Скавр поразился, как же он сразу не узнал этот тяжелый голос. – У тебя в голове больше мозгов, чем у этих псов. Но вряд ли тебе это поможет.
(с)
Гарри Тертлдав, "Император для легиона"