Как-то меня спросили, как я вижу физическое воплощение (или, скорее, воплощения) Саурона, почему мне так не понравился Халбранд, которого многие зрители (особенно зрительницы) сочли чуть ли не лучшим или одним из лучших элементов отвратительного сериала и, наконец, почему я не люблю образ консервной банки из фильмов ПиДжея. Почему бы не поразмышлять над этим?
Во-первых, стоит отметить, что истинный облик толкиновских Айнур – это по определению нечто, выходящее за пределы представлений эрухини. Даже валинорские эльдар могли воспринять невоплощенных Валар только как "свет различных оттенков", а Мелькора – как нечто темное, бесформенное и ужасающее ("тучу" или "тень"). Очевидно, что до определенного момента – т. е. до почти полной растраты сил – даже падшие Айнур сохраняют способность к созданию вместилища для своего духа (хотя у темных возможности к возрождению были ограничены и даже падали со временем и/или каждым возрождением) и манипуляции созданным вместилищем (что, опять же, со временем темные теряли, "врастая" в материю), а о Сауроне особенно говорится, что он выделялся этим среди прочих слуг Моргота – и, более того, был способен принимать с виду благородное обличие, чего не мог даже сам Моргот и никто из него слуг после убийства Древ. Причины этого, пожалуй, стоит разобрать несколько в ином месте и в иное время, однако сразу хочется отметить, что (псевдо)материальные оболочки Айнур,
fanar – это всегда манифестация если не их разума, то, по крайне мере, их намерений и желаний. Когда они принимали удобную для себя fana, то воплощали элемент мира, за который были ответственны (как пример - fana, принятая Улмо для разговора с Туором). Когда они специально конструировали fana для работы с эрухини, то руководствовались представлениями самих эрухини (как пример - истари, которым дали fanar человеческих старцев не только и не столько для ограничения их сил, сколько для внушения подсознательного доверия перед мудростью). Таким образом, никакого воспринимаемого эрухини "истинного" облика у Саурона не было, точнее, он был сокрыт под чем-то малопонятным – собственно, после Падения Нуменора его дух описывается как "черный смерч". Таким образом, мы лишь можем говорить о том, какое fana принимал Саурон в тот или иной период до Падения Нуменора согласно текстам (и какое было для него логично принимать исходя из косвенных указаний и его целей), в каком оказался заперт после восстановления от нуменорской катастрофы согласно текстам и как относился к этому вопросу. Разумеется, не без моей реконструкции.
Пропустим этап демиургических трудов на заре Арды, а потом сразу покончим с ПЭ, поскольку никаких точных указаний на этот счет нет. Достаточно указать, что Гортаур активно менял облик (причем он не отказывался от своей fana, а трансформировал ее – иначе его бы не беспокоили угрозы Лутиэн и он бы еще умудрялся оставлять после себя пустую шкуру после каждого перевоплощения в бою с Хуаном, а указаний на это нет).
Во ВЭ же мы имеем дело с Сауроном в облике Аннатара. Для начала сразу укажем, как он НЕ выглядел - он не выглядел как один из эрухини. Толкин прямо писал, что благородный облик Саурон был воплощением его нескрываемого могущества – он был высок, его глаза сияли, а его харизма могла не только восхищать, но и пугать даже такую искушенную публику, как поздние нуменорцы. За столетия до этого, в Эрегионе и Линдоне, Саурон сразу же представился как майа, при том как майа Аулэ (коим он и был) и это ни у кого не вызывало сомнений, а с учетом того, что темные Айнур должны беречь свои fanar – подозреваю, в том же облике он явился и на Нуменор (на это указывают и пассажи о том, что в таком облике он искушал эльдар "
и Людей Запада"). С другой стороны, он уже не столь активно применял свои навыки оборотня – с одной стороны, конечно, никто не догадывался, что за активностью на Востоке стоит единая сила, а не множество слуг Моргота, но с другой – говорится, что восточные орки презирали Саурона за его благородный облик и отказывались ему служить. Я не думаю, что Саурон стал слабее – вероятнее, он не желал опускаться до орков и принимать обличье, которое они сочли бы достойным их повелителя.
А далее... попытаемся в размышления о Втором Темном Властелине.
Я полагаю, что прекрасный облик, "Артано Аннатара Аулендиля", Саурон сконструировал один раз и прикипел к нему в силу постепенной растраты силы и почти полного отсутствия необходимости лично участвовать в сражениях такого рода, как битва с Хуаном (которые характеру Саурона – политика, ученого, но никак не воина – чужды), подобно тому, как он придумал для себя "истинное" благородное имя (Тар-)Майрон. Это был облик, в котором он желал себя видеть и в котором желал быть принятым эрухини, в первую очередь – эльдар. Не буду затрагивать этот вопрос сейчас, но, на мой взгляд, еще в свите Аулэ будущий Саурон отвечал отнюдь не за прикладную часть (условно "кузнечество", благо ни о каких кузнечных достижениях Саурона до и после сотрудничества с Келебримбором мы не знаем), сколько за научную, исследовательскую и психологическую сферы (многие забывают, что Аулэ создал валарин и вполне может считаться филологом от Валар, наряду с поэтом Манвэ и певцом Улмо, а ведь есть еще и указания на то, что Саурон мог обучаться у Мандоса, одного из Фэантури) – именно он придумал Черное наречие, поднял интеллектуальный уровень троллей и в целом зарекомендовал себя как знаток разумных созданий во всем, что не касалось их высшей связи с Эру. Поэтому Саурон, конечно, знал о предпочтениях нолдор, когда пришел к ним, но вместе с тем нес на себе отпечаток ученичества у Аулэ, причем в тот период заметнее, чем отпечаток службы Морготу.
Облик Аннатара был "прекрасным" в том смысле, что он не источал зло (отчасти потому, что его обладатель еще не вполне погряз во зле), но это не значит, что он не был пугающим – даже благие Валар и майар внушали трепет. Когда я думаю о том, как должен был выглядеть прекрасный Саурон, то мне в голову приходит традиция изображения ангелов эпохи Возрождения и ее прерафаэлитическое переосмысление. Например, взгляните на на
ангела Э. Берн-Джонса. Флорентийское искусство и его эпигоны всегда меня несколько, ну, скажем, напрягало, поскольку в их ангелах есть нечто от зловещей долины – они выглядят хоть и очень красивыми, но чужеродными. Подчеркнутое отсутствие признаков возраста и пола, сверхъестественные атрибуты (нимбы и крылья), наконец, выражения их лиц и позы – крайне расслабленные, изящные, равнодушные даже в самых напряженных сюжетах. Я встречал слабое подобие среди людей и обычно о них говорят "не подступиться". Схожим или даже идентичным образом изображали греко-римских богов, в частности, удивительно схожего с Сауроном... Аполлона (в качестве примера –
картина Шарля Меллэна). Не уверен, что Толкин осознанно сделал своего злодея №2 похожим на Мусагета (в отличии от – функциональной – схожести с Одином), но параллель действительно читаемая: Аполлон, исходно – божество малоазийского происхождения, насылающее болезни и саранчу, пожирающее врагов в облике волка, искаженно-антропоморфное, ужасающее настолько, что даже боги его боятся, превратилось... в покровителя наук и искусств, воплощение порядка и гармонии мироздания, бога солнечного света и целителя (хотя он все равно остался капризным и эгоистичным обманщиком). На мой взгляд, трансформация исходно глубоко хтонического Аполлона в знакомого нам бога времен расцвета полисов и поздней эллинистической/римской античности – это именно то, что произошло с Сауроном на рубеже Первой и Второй Эпох.
Позволю себе обратиться к другому моему любимому автору – Г. Ф. Лавкрафту. Его "Ползучий Хаос" тоже, бывало, принимал обманчиво-прекрасный облик и, на мой взгляд, под Саурона (с некоторыми оговорками) подобное описание подошло бы идеально:
«Then down the wide lane betwixt the two columns a lone figure strode; a tall, slim figure with the young face of an antique Pharaoh, gay with prismatic robes and crowned with a golden pshent that glowed with inherent light. Close up to Carter strode that regal figure; whose proud carriage and swart features had in them the fascination of a dark god or fallen archangel, and around whose eyes there lurked the languid sparkle of capricious humour. It spoke, and in its mellow tones there rippled the mild music of Lethean streams».
(c) The Dream-Quest of Unknown Kadath.
Про оговорки... Восточный колорит Ньярли обоснован доморощенным ориентализмом Лавкрафта, к тому же Древние Сущности, О Которых Лучше Не Знать у него часто таятся именно на Востоке/Юге, но Толкину подобные мотивы чужды, его мифология целиком европейская. Это дойлистки, а ватсониански – облик "Аннатара" был сконструирован для народов Запада, в первую очередь нолдор, так что, хотя он был отличим от эрухини на первый взгляд, но все же перенял у них некоторые характеристики. Он не выглядел как существо из плоти и крови, поэтому, говоря о мраморно-белой коже и золотых волосах, эпитеты следует воспринимать буквально.
Далее. Старик Ницше указывал, что чистому аполлоническому началу не хватает живости, дикости Диониса, оно слишко механистично, безжизненно. Саурон, на контрасте с традиционным люциферианским Мелькором, идеально соответствует архетипу восставшего искусственного интеллекта ("машина, создающая другие машины", как говорил Элендиль) – он предельно рационален, жесток и холоден в отношениях с окружающими (вопреки связи с огненной стихией). Ни сам Саурон, ни один из его прототипов в раннем Легендариуме не замечен в романтическом/сексуальном интересе, у него нет друзей, нет постоянных союзников, нет даже искренних убеждений, кроме веры в свою способность облагородить мир и презрение к тем, кого он считает неудачниками (включая Валар и Моргота!). Он любит порядок, но сущность этого порядк отлично описал Честертон:
“I am an angel,” said the white-robed figure, without turning round.
“You are not a Catholic,” said MacIan.
The other seemed to take no notice, but reverted to the main topic.
“In our armies up in heaven we learn to put a wholesome fear into subordinates.”
MacIan sat craning his neck forward with an extraordinary and unaccountable eagerness.
“Go on!” he cried, twisting and untwisting his long, bony fingers, “go on!”
“Besides,” continued he, in the prow, “you must allow for a certain high spirit and haughtiness in the superior type.”
“Go on!” said Evan, with burning eyes.
“Just as the sight of sin offends God,” said the unknown, “so does the sight of ugliness offend Apollo. The beautiful and princely must, of necessity, be impatient with the squalid and——”
“Why, you great fool!” cried MacIan, rising to the top of his tremendous stature, “did you think I would have doubted only for that rap with a sword? I know that noble orders have bad knights, that good knights have bad tempers, that the Church has rough priests and coarse cardinals; I have known it ever since I was born. You fool! you had only to say, 'Yes, it is rather a shame,' and I should have forgotten the affair. But I saw on your mouth the twitch of your infernal sophistry; I knew that something was wrong with you and your cathedrals. Something is wrong; everything is wrong. You are not an angel.”
(c) The Ball and the Cross.
Поэтому всецело верно в его отношении то, что я писал об отчужденности красоты ангелов Ренессанса – они
чрезмерно прекрасны, черты их лиц
слишком правильные, а у Аннатара эти свойства были бы возведены в абсолют, который недоступен человеческим художникам и скульпторам. Смерть Терри Пратчетта пытался создать жилище, не понимая, зачем людям полотенца в ванной, а Саурон, подобно своему учителю Аулэ, искренне интересовался эрухини, воспринимая их как геологическую породу, живых автоматонов в духе биологического детерминизма, подобно животным. Хорошее знание биологии (неизбежное для того, кто занимался селекцией разных тварей на основе настоящих творений Йаванны, тех же волков) или психологии (если верно мое предположение о том, что будущий Саурон учился и у Намо) сыграли с Сауроном злую шутку, поскольку главного – искренней любви и способности любить – ему недоставало, а потому – как и реальные люди с психопатией – он не мог понять иррациональное в людях ("взвешивал все на весах своей злобы"). Потому я вижу облик Аннатара "андрогинным", т. е. с доведенной до абсурда красотой ради расположения к себе - потому же, почему Аулэ, стремясь сделать наугрим сильным и стойкими, сделал даже их женщин карикатурно-мужественными. И в силу глубокого непонимания сущности полового диморфизма, конечно, за пределом функции размножения.
И, тем не менее, Саурон понимал, что есть в глазах эрухини эстетика и целиком ее перенял. То, что он желал выглядеть для обитателей Средиземья благодетелем, то, что уважение, которое они к нему испытывали, в конечном итоге наркотически развратило его, то, в какую ярость его привел крах проекта Колец и гнев, который он выместил на Келебримборе (в целом для него совершенно нехарактерный, обычно жестокость Саурона подкреплена другими мотивами) – все это, на мой взгляд, показывает, что он вжился в роль "Тар-Майрона" и "Артано Аулендиля", в роль бога-королям восточных и южных народов. И потому-то отказ от имени "Майрон" после Падения Нуменора и дальнейшее присвоение себе имен Моргота, возрождение мелькорианского культа (или культов) совпадает с потерей Сауроном способности менять облик и новой, чудовищной fana.
Полагаю, "темный и ужасный" облик стал для него (как и когда-то для Мелькора) глубоким ударом. Не только потому, что он стремился по возможности избегать полного плена материей (вспоминая Одина, о котором рассказывали, что он не ест и не пьет ничего, крове вина), но и потому, что это стало символом краха его первоначальных планов и страшным ударом по гордости. Саурон ТЭ был существом, подобным уже не прекрасному фараону, которого видел Картер, а Черному Человеку шабашей.
«...and beyond the table stood a figure he had never seen before —a tall, lean man of dead black colouration but without the slightest sign of negroid features; wholly devoid of either hair or beard, and wearing as his only garment a shapeless robe of some heavy black fabric. <...> The man did not speak, and bore no trace of expression on his small, regular features».
(с) The Dreams in the Witch House.
Разумеется, образ из фильмов Джексона (украденный амазоновцами) абсурден, никакой брони Саурон никогда не носил, ровно как и не носил оружия (нет ни одного примера из текстов, даже упоминания, а речь идет о персоне такого уровня, которая заслуживает хотя бы одного именного оружия, подобно морготовому Гронду), но кое-что верное, на мой вкус, там есть, а именно – тенденция скрывать свое лицо. Продолжая (около)лавкрафтовские ассоциации, можно вспомнить Хастура и жреца в желтой маске с плато Лэнг, или... или реальных религиозных лидеров Востока, вроде прятавших лица
Аль-Асвада и
Муканны или вечно сидевшего в своей крепости
Хасана ибн Саббаха, уж поскольку после Эрегионской войны и, повторно, Падения Нуменора, Саурон отказался от ориентации на народы Запада. Прекрасно это отразил на примере Саурона художник под ником TheBabyDragons,
тык и
тык. Тут, конечно, осознанное стремление к очарованию "человека"-в-маске и мистическому ореолу, поскольку как монарх Мордорской державы Саурон был прежде всего религиозным и уже потом политическим лидером (поскольку его авторитет зиждился на его божественном достоинстве, а не освящался сторонним религиозном авторитетом, будь то божество, сверхъестественный посланник божества или священнослужитель, как это было у королей Нуменора и постнуменорских государств), но вместе с тем – глубокое отвержение того, что отражалось в зеркале, а еще – смешно сказать – желание изолировать мир от кошмарного Ока, поскольку только так Саурон мог общаться со своими адептами, одновременно вызывая трепет и не убивая их на месте.
...Короче говоря, не думаю, что лайв-экшн когда-нибудь сможет воплотить Саурона так, как его вижу я.
