Большую часть разделов форума могут просматривать только зарегистрированные пользователи.
Если вы уже зарегистрированы, пожалуйста, войдите в свой аккаунт.
Если нет — зарегистрируйтесь с помощью кнопки в верхней правой части экрана или на странице https://7kingdomsbastards.ru/register/.
Год заканчивается, а значит пришло время подводить его итоги. Хотите поделиться ими с форумчанами? Или почитать, чем захотели поделиться другие? Тогда заходите скорее в итоговые темы на свой вкус:
— Общие итоги 2024
— Игровые итоги 2024
— Мафиозные итоги 2024
Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно. Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
Gotcha , от вас похвала дорогого стоит, прям смутили, когда сравнили с паном. А персонаж действительно интересный - много плохого, и и есть кое-что хорошее. Во всяком случае его правление в историю Нильфгаарда должно войти как "Золотой век Эмгыра", это не смотря на проигранные войны.
Прежде чем начать очередное эссе в столь для меня новой науке, как «ведьмаковедение», я позволю привести цитату... из трудов себя, любимой, а именно из предыдущей работы «Эмгыр вар Эмрейс: внезапное благородство или «рояль в кустах».
Так что на вопрос — является ли благородный порыв императора Эмгыра в отношении Цири, когда он отказался от своего намерения жениться на ней, «роялем в кустах»? — отвечу следующим образом. Не стоит искать темную кошку в темной комнате. Во-первых, ее трудно там найти. Во-вторых, ее там может и не быть. В третьих, вместо одной темной кошки может оказаться три темных кошки. И каждая со своим характером.
Потому что я собираюсь не следовать своему собственному совету (советы вообще легко давать!), а пойти и поискать в темной комнате четвертую темную кошку. За это мне стоит поблагодарить уважаемых Sor-soressej и Shadanakara, которые в своей дискуссии к заявке (https://ficbook.net/requests/534171?status=1#tabContent) задали и обсудили весьма занимательные вопросы по поводу встречи императора Эмгыра с ведьмаком Геральтом в замке Стигга. Дискуссия показалась мне настолько интересной, что я взяла и опять перечитала описание этой встречи. И мое внимание вдруг зацепились за некоторые аспекты, на которые я не обратила внимания при первом чтении. А они, собственно, имхо, давали ответ на те вопросы, которые задал Sor-soressej.
Что произошло, что поменялось в Эмгыре вар Эйремсе за эти несколько минут?! И где в книге предпосылки к этой перемене? Расчувствовался, как чародейка любит приемную дочь? Да ну, император-то? Восхитился силой духа Геральта и Йеннифэр? Опять — да ну; ему самому силы духа не занимать. Так в чем дело, где мы при чтении проглядели, когда в целеустремленном, жестоком, холодно все спланировавшем и твердо это исполняющем Эмгыре начали бродить человеческие чувства?
Или что-то случилось именно в эти несколько минут и осталось «за кадром»?
Именно то, что «осталось за кадром», я и хочу обсудить в своей новой работе. И речь пойдет не о том, что говорят Геральт и Эмгыр, а том, как они говорят. И о том, что не говорится, но подразумевается.
Итак, поехали...
Пересказывать саму беседу Ведьмака и Белого Пламени не имеет особого смысла. Все читали, все знают. Жестокие слова императора о государственной необходимости совершить страшное преступление в отношении единственной дочери — и полные сарказма, дерзости и безысходной грусти ответы обессилевшего вконец Геральта. Для Геральта только что закончился бой с Вильгельфорцем, в котором его противник был на порядок сильней дуэта ведьмака с Йеннифэр, и победить чародея посчастливилось только чудесным чудом. В этой битве погибли все друзья Геральта, и он их еще не оплакал. Только вот лавры победителя в схватке пожинает третья сторона. Эмгыр, как «Deus ex machina», прибывает в замок Стигга, и именно ему достается победа, как и трофей, которым является для всех Цири. Впрочем, к его появлению Геральт сам некоторым образом приложил руку, когда проинформировал графа Дийкстру о месте пребывания Вильгельфорца. А тот, в свою очередь — поделился этой информацией с главой императорской разведки Ваттье де Ридо. Эх, если бы Геральт об этом узнал... ему бы поплохело точно. Впрочем, потерявши голову, по волосам не плачут.
Первую фразу, на которую я хочу обратить ваше внимание, произносит император Эмгыр вар Эмрейс.
— Ты едва держишься на ногах, — холодно сказал Эмгыр. — А через силу выдавливаемые дерзости заставляют тебя качаться еще сильнее. Можешь сесть в присутствии императора. Этой привилегией ты будешь пользоваться пожизненно.
Очень любезно, не правда ли? Редко когда король позволяет кому-то сидеть в своем присутствии, еще реже даруется пожизненная привилегия сидеть в присутствии коронованной особы (помнится, такую честь заслужил некий рыцарь, спасший жизнь и честь английского короля в повести «Принц и нищий» Марка Твена). Но меня столь любезное приглашение императора не ввело в заблуждение, и я сразу же «раскусила» милостивый жест. Пожизненная привилегия означала, что жизни у Геральта осталось совсем немного. Как видим из приведенной фразы, говорится одно — подразумевается совершенное другое.
Геральт, кстати, императора отлично понял. Впрочем, и Эмгыр не стал долго скрывать свои намерения в отношении собеседника. Тот, кто знает правду об императоре, о его прошлом и настоящем, и, самое главное, о его планах на будущее — должен умереть. Только перед тем, как казнить, Эмгыр решил сделать так, чтобы было за что казнить в полной мере... и пересказал Ведьмаку историю своей жизни. Ту, которую не знает никто. А может, захотелось выговориться... один раз за столько лет жизни. Как нам всем порой хочется выговориться незнакомому собеседнику в поезде или самолете, прекрасно зная, что больше никогда с ним не придется встретиться.
Дальше чистое мое ИМХО... самое имхастое из всех имх. Но на том стою, и не могу иначе (с). На мой взгляд, императора Эмгыра вар Эмрейса, несмотря на многие отрицательные черты, нельзя до конца считать бессовестным человеком. Он различает добро и зло. Остатки совести у него есть. И иногда даже просыпаются. И даже часто. Правда, он всегда знает, как их задобрить, чтобы снова уснули и не мешали.
Она (Лже-Цирилла) снова подняла на него глаза, и он (Эмгыр) невольно припомнил те неисчислимые случаи, когда именно таким способом покупал покой своей совести, покой взамен за содеянную подлость. Подло радуясь в душе, что так дешево отделался.
И императорская совесть даже может разбудить чувство вины, которое рвет «как укус собаки». Однако, скорее всего — все сказанное Геральтом на этой встрече императору пропало втуне, не тронуло его сердце, не разбудило совесть. Все, кроме, пожалуй, одной фразы. Когда измученный человек в последний час своей жизни беспокоится о других — Йеннифэр и Цири. Особенно, когда речь идет о Цири.
— Позволь мне с ними проститься. Потом — я в твоем распоряжении.
Эмгыр подошел к окну, уставился на вершины гор.
— Не могу тебе отказать. Но…
— Не бойся. Я не скажу Цири ничего. Я нанес бы ей смертельную обиду, сказав, кто ты. А я не в силах ее обижать.
Эмгыр долго молчал, все еще глядя в окно.
Даже на пороге смерти Геральт заботится о дочери. О дочери Эмгыра. То есть, делает то, чего не делал император никогда в своей жизни. И это заставляет его замолчать и задуматься. Так о чем же думал император?
Для нас эти мысли остались «за кадром». Правда, можно считать, что в эти долгие минуты он обдумывает, какой смерти предать Ведьмака, и в своей императорской милости выбирает для него самую безболезненную смерть. Что ж, может, и так... А может... А может, проснувшаяся в нем совесть возопила в голосину: «Сукин сын, блин (тут Совесть выбрала словечко покрепче)! Хоть раз в жизни сделай для своей дочери доброе дело! Не лишай ее родителей!». И император меняет свое предыдущее решение на «благородное и отвечающее законам чести».
Но, естественно, при этом Белому Пламени хотелось бы «сохранить свое лицо». Ибо:
...императоры не беседуют с теми, имя которым «никто». Императоры не признаются в ошибках тем, имя которым «никто». Императоры не просят прощения и не каются перед теми, которые…
Чтобы ни у кого не возникло даже подозрения, что император проявил слабость, «прогнулся» перед обстоятельствами, угрызениями совести или мнением столь незначительных особ, какими являются ведьмаки. И особенно, чтобы такие мысли не посетили самого Ведьмака. И император компостирует мозги Геральту, предлагая ему «милость» — вскрыть вены в горячей ванной вместе с возлюбленной Йеннифэр. Я взяла слово «милость» в кавычки, но для средневекового человека действительно было милостью, о которой можно только мечтать, когда повешение или намного более мучительная казнь — колесование, четвертование, раздирание лошадьми — заменялась благородным отрубанием головы. А смерть в горячей ванне в Древнем Риме (с которым Нильфгаард часто сравнивают) вообще считалась почетной, не марающей честь.
О том, что Эмгыр поменял решение, свидетельствует и его последующий диалог с Йеннифэр. Та тоже на пороге смерти выступает как проситель и буквально повторяет просьбу Геральта.
— Прошу по возможности не обижать мою дочку. Не хотелось бы умирать, зная, что она плачет.
Эмгыр молчал долго. Очень долго. Прислонившись к дверному косяку. И отвернувшись.
— Госпожа Йеннифэр, — проговорил он наконец, и лицо у него было на удивление странное. — Будьте уверены, я не обижу вашей и ведьмака Геральта дочери. Я топтал трупы друзей и плясал на курганах врагов. И думал, что в силах сделать все. Но то, в чем меня подозревают, я просто сделать не могу. Теперь я это знаю. И благодарю вас обоих. Прощайте.
И опять император, прежде чем ответить, молчит. Молчит очень долго, отвернувшись от своего собеседника. О чем он вновь думает? Или вовсе не думает — а лишь, отвернувшись, пытается скрыть свои чувства? И не потому ли у него столь непривычно странное лицо (обычное состояние императорской мины — высокомерное и царственное до тошноты, когда он дает обещание исполнить просьбу. Но в своих заверениях он идет дальше, неожиданно признаваясь: «Но то, в чем меня подозревают, я просто сделать не могу». Что он не может сделать? Жениться на вашей и ведьмака Геральта дочери? Сплясать на курганах своих врагов Геральта и Йеннифер (то есть, похоронить их)? Во всяком случае, на прощание поблагодарить эту пару император не забыл.
И есть еще встреча императора с Цири. Юная ведьмачка в словесном поединке атакует императора, переходя на угрозы, и ему приходится жестко держать оборону в привычной манере вежливого высокомерия. Ничего не поделаешь, положение обязывает — гвардия смотрит на императора. Однако, в какой-то момент, на свое счастье, Цири разразилась слезами... и произошло чудо.
Эмгыр долго и молча глядел на нее. Подошел. Протянул руку. Цири, всегда в ответ на такие движения механически пятившаяся, сейчас, к своему величайшему изумлению, не отреагировала. С еще большим изумлением она отметила, что его прикосновение ей вовсе не отвратительно. Он прикоснулся к ее волосам, как бы пересчитывая беленькие как снег прядки. Коснулся изуродованной шрамом щеки. Потом привлек к себе, гладил по голове, по спине. И она, сотрясаемая рыданиями, позволяла ему делать это, а руки держала неподвижно, словно пугало для воробьев.
Как известно, в двенадцать лет Цири перенесла психологическую травму (история с Кагыром), после которой прикосновения незнакомых мужчин встречала или враждебно, или с не девичьим цинизмом. А здесь прикосновения императорских рук вдруг показались девочке совсем не неприятными. С чего вдруг? Могу лишь предположить, что невербальный язык тела императора (взгляд, улыбка, наклон головы, жесты) сообщил юной ведьмачке, что ни ей, ни ее приемным родителям уже не угрожает опасность. Есть вещи, которые понимаешь интуитивно, на уровне подсознания. И если в этой сцене ведьмачка на минуту проявила слабость (ах, жаль, что никто ей за всю жизнь не сказал извечную женскую мудрость — «сила женщины в ее слабости»), то император на минуту обрел человечность, которая позволила ему обнять дочь и проститься с ней, а той — не оттолкнуть его объятия.
Человечность в великом правителе, императоре Эмгыре... редкий зверь. Не то чтобы поймать, ее рассмотреть бывает невозможно. Быть может, она там была, быть может, там ее не было, быть может, мне просто она померещилась. И прежде чем поставить точку в своем эссе, я процитирую высказывание, которым закончилась дискуссия, упомянутая вначале. Сапек вообще не любит говорить прямо, все у него намеками: типа милый мой хороший [читатель], догадайся сам! (Shadanakara).
Венский конгресс королей в Цинтре, или как выглядит «победа»
Вторая Северная Мировая война в «Ведьмаке» закончилась не потому, что кто-то победил. Простой и прямой как правда пилигрим Сиги Ройвен, в прошлом регент и заслуженный шпион королевства Редании Сигизмунд Дийкстра, вполне резонно заметил:
Простой человек знает, что дерущиеся короли и императоры настроены друг против друга так воинственно, что, будь у них достаточно силы, они просто поубивали бы один другого. А ведь перестали убивать и вместо этого уселись за круглый стол. Почему? Да потому что силенок-то уже нет. Проще говоря, они бессильны.
Заключение Цинтрийского мира стало развязкой всех военных и политических перипетий, что творились на Неназванном Континенте с самого начала Саги о Ведьмаке. Как известно, война есть продолжение политики, только иными средствами. Товарищ по скитаниям Сиги Ройвена, эльф Вольф Исенгрим, в прошлом прославленный партизан и полковник бригады «Врихедд», Исенгрим Фаоильтиарна, сравнил подписание мира с торгом.
Даже простой и прямой человек, — сказал он, не скрывая сарказма, — даже радующийся, да что там, прямо-таки ликующий, должен понимать, […]что переговоры — тот же торг. У них одинаковый самодействующий приводной механизм. Достигнутые успехи обусловливаются уступками. Здесь выгадываешь — там теряешь. Иными словами, чтобы одних можно было купить, других необходимо продать.
О том, кто выиграл, кто проиграл, и какая цена по итогу заключения мира в Цинтре была уплачена, хотелось мне порассуждать в этом эссе. А также поговорить о том, есть ли у пана Сапека намеки, что за подписанием Цинтрийского мира последует новая война — Третья Мировая Северная.
Когда я впервые читала главу о заключении Цинтрийского мира, мне вспоминался Венский конгресс стран-участниц наполеоновских войн, ибо за столом переговоров и там, и там собралась неспокойная братия королей-победителей. Как и в Вену, в Цинтру явились все: и тот, кто воевал, и тот, кто «лежал» под страной-агрессором, и тот, кто изображал нейтралитет, и тот, кто ничего не делал, но к дележу пирога примчался первым. Что и говорить, noblesse oblige… положение обязывает. Давайте вспомним тех, кто почтил своим присутствием блистательный Венский… упс! Цинтрийский конгресс.
Первым следует назвать славного короля Фольтеста, явившегося на встречу в блеске и лаврах полководца-победителя. А ведь не всегда улыбалась удача удачливому темерскому королю, были у него тяжелые поражения и позорные сделки с неприятелем. Но тем ярче светило для него солнце под Бренной, где под его руководством сразилась темерско-реданско-каэдвенская армия с превосходящими силами Империи, и хоть и велики были ярость и напор Нильфгаарда, разбились их ряды о королевское войско.
Реданию представлял вышеупомянутый граф Дийкстра, чьи многочисленные таланты известны только в узких политических кругах. Но его тайная дипломатия добыла миллион золотых в нейтральном Ковире, чтобы выставить на поле брани знаменитую Вольную Кондотьерскую компанию. Осмелюсь предположить, что именно благодаря усилиям графа Дийкстры удалось так быстро собрать северных монархов в Цинтре, дабы за мирным столом переговоров «добить» противника окончательно. Правда, не всем «братьям-королям» пришлось по вкусу сидеть за столом на равных с мужланом, по прихоти покойного короля Визимира ставшего графом.
«От старого шпика надо было бы избавиться, удалить от стола совещаний, — подумал иерарх (Хеммельфарт из Новиграда). — Король Хенсельт и даже юный Кистрин уже позволили себе довольно кислые замечания, того и жди демарша со стороны представителей Нильфгаарда. Этот Сигизмунд — человек не того положения, а кроме того — особа с сомнительным прошлым и скверной репутацией, persona turpis. Нельзя допустить, чтобы присутствие persona turpis оскверняло атмосферу переговоров».
Король Каэдвена Хенсельт тоже по праву числил себя в победителях: свой главный трофей — этническую Нижнюю Мархию — он умудрился получить, не вступая в бой с Нильфгаардом. Впрочем, блеснул он и в сражениях: лично сошелся с «черными» под Альдерсбергом и в хороброй битве наголову оных разбил, хотя ж по-прежнему у Нильфгаарда значительный перевес числом был.
Король-изгнанник Демавенд, чье королевство разорвали на части Нильфгаард и Каэдвен, после битвы под Бренной смирил свою гордость, подал руку Хенсельту и бился в тех же битвах, что и король Каэдвена.
Королева Мэва Лирийская могла похвастать, что, будучи в том же положении, что и король Демавенд, в приживалках при чужих дворах не жила, а вовсю партизанила в белорусских лесах и даже получила боевое ранение.
В качестве зрителей на конгрессе в Цинтре отметились молодой король Кистрин из Вердена, король-ленник Вензлав из Бругге и король Этайн из Цидариса. Ковирский король Эстерад заглянул на цинтрийский огонек, когда конгресс уже подходил к концу: то ли добирался долго, то ли специально приехал, чтобы постоять рядом с императором Эмгыром. Последний тоже явился в Цинтру под занавес к аплодисментам — поставить свой автограф на мирных договоренностях.
Побежденную нильфгаардскую сторону на переговорах представлял опытный дипломат барон Шилярд Фиц-Эстерлен, позднее к нему присоединился специальный императорский посланник купец Беренгар Леуваарден. И к этой переговорной бригаде была подключена еще одна особа, которая в нужном месте и в нужный момент донесла императорскую позицию до присутствующих, но ее имя я пока не назову.
Модератором на королевский конгресс был приглашен первосвященник Хеммельфарт из Новиграда. (Beati pacifici, будучи профессионалом с высшим образованием, подумал граф Дийкстра).
Блистательно отсутствовал на саммите королей ярл со Скеллиге Крах ан Крайт, видно, считавший, что договор, заключённый с Нильфгаардом, не стоит и бумаги, на которой написан (с).
Присутствовала на конгрессе и светлейшая государыня из непризнанного Доль Блатанна Энид ан Глеанна, в миру Францеска Финдабаир. Ее, правда, не пригласили в тронный зал переговоров, но королева была не в обиде. Эльфийка пребывала в более приятной, в более изысканной и, самое главное, в более могущественной компании своих коллег-чародеек из Ложи. Именно эти приятнейшие дамы и чувствовали себя в Цинтре истинными победителями.
— Как вы видите и слышите, — сказала она (Филиппа Эйльхарт) не без ухмылки, — в тронном зале Цинтры, этажом ниже, точно под нами, владыки мира сейчас принимаются решать судьбы именно этого мира. А мы здесь, этажом выше, присмотрим за тем, чтобы мальчики не очень-то резвились.
Одни из самых интересных страниц — это ход мирных переговоров, которые происходили отнюдь не мирно и по накалу напоминали недавнюю битву при Старых Жопках.
В настоящую рукопашную схватку за земли Верхнего Аэдирна или Нижней Мархии (как кому нравится) вступили недавние союзники Хенсельт и Демавенд. Я не могла сдержать улыбки, слушая рев короля Хенсельта, в котором органично смешались польская ругань и латинский дипломатический сленг. Да как же здесь не вопить белугой и не колотить кулаком по столу, если отбирают только что завоеванно-освобожденную землю, да еще смеют называть сей факт оккупацией? Раз от Нильфгаарда победителю откусить кусочек невозможно, то от союзника, которого «освободили» — сам бог велит! Да и что это за победа без трофеев? Можно только восхититься выдержкой короля Демавенда, отстаивающего целостность своего государства и демонстрирующего в равной степени и мужество, и твердость, и гибкость политического деятеля. Хвала Пламени, что есть еще поддержка от Редании, Лирии и Темерии. Да и волшебный пендель от чародейки-советницы Сабрины Глевиссиг своему владыке Хенсельту тоже творит чудеса!
Дрязгами королей смогла воспользоваться противная сторона, и под шумок Шилярд Фиц-Эстерлен обеспечил непризнанному эльфийскому государству его признание некоторыми северными королями. Когда он ни с того и сего встрял в спор «чей Верхний Аэдирн?» и начал зачитывать длиннейшей меморандум о миролюбивой позиции своего государства, я, как король Фольтест и граф Дийкстра, фыркнула: «Ты нас, что ли, за дураков держишь?». Но когда «ради общего блага» откликнулся король Демавенд и продемонстрировал «позитивную, продуманную и взвешенную позицию» насчет Доль Блатанна, я оценила дипломатическое умение нильфгаардского посла переводить стрелки в нужную сторону. Ибо когда двое дерутся — всегда выигрывает третий, и барон Фиц-Эстерлен на службе императора тоже даром хлеб не ест.
Королева Доль Блатанна, будучи одной из тех, кого можно считать проигравшими во Второй Мировой Северной войне, в ходе цинтрийских переговоров отыграла позиции и сумела отстоять существование своего государства. Правда, теперь оно стало вассальным… но Демавенд не Эмгыр, и свои урезанные права можно увеличить не мытьем, так катаньем. Можно довольствоваться автономией, например, такой же широкой, какую имел Ковир от Редании двести лет назад. И вообще, сепаратные переговоры — вещь великая, там такие чудеса можно творить, особенно если товарки из Ложи еще пособят. Вот только цена, коей оплачены эти «чудеса», оказалась немалая — жизни ее «детей», тех эльфов, кто был на острие борьбы и всегда дрался в авангарде нильфгаардских войск. Впрочем, Францеска Финдабаир такую цену посчитала вполне сносной, философски заметив: Всему своя цена. Война требует жертв. Мир, оказывается, тоже.
Одним из важнейших вопросов, который обсуждался в Цинтре, была собственно сама Цинтра. Недаром короли-победители оставили это «на закуску» — драчка за оккупированные еще в Первую Северную Мировую войну земли предстояла знатная. Предприимчивый Фольтест, уже получивший больше всех трофеев в виде нетленных земель Доль Ангре и Заречья, с самого начала переговоров поглядывал на Цинтру хозяйским глазом.
«Когда мы возвратим Цинтру, — подумал король Фольтест, — надо будет присмотреть, чтобы цинтрийцы не уничтожили этих щитов в священном пылу обновления. Политика — одно дело, декор зала — другое. Изменения политического режима не могут служить оправданием вандализма».
Он был настолько уверен, что Цинтра достанется именно ему, что позволил при обсуждении этого вопроса весьма ехидную «шпилю» в адрес страны-агрессора, прошлого хозяина Цинтры.
— Верно, — сказал Фольтест. — Итак, за дело. Установим статус Цинтры, вопрос наследования престола и наследства после Калантэ. Проблема сложная, но, надеюсь, мы с нею управимся. Не так ли, ваше превосходительство?
Сама нильфгаардская сторона в лице барона Шилярда Фиц-Эстерлена в вопросе Цинтры была значительно скромнее в аппетитах — просила оставить только половину захваченного.
— Несколько дней назад Шилярд предложил, — напомнила Францеска Финдабаир, — провести демаркационную линию, разделив Цинтру на сферы влияния, на Северную и Южную зоны…
Претензии короля Фольтеста на Цинтру поддержала неформальная глава могущественной Ложи Чародеек Филиппа Эйльхарт, справедливо полагая, что между северными королевствами и Нильфгаардской империей должен иметься буфер.
— Ставлю на обсуждение, — заявила не подлежащим обсуждению тоном Филиппа Эйльхарт, — следующий проект: мы превратим Цинтру в подмандатную территорию. Мандат же на управление вручим Фольтесту из Темерии.
Предложение одновременно здравомыслящее и коварное: мандат можно дать, мандат можно забрать и вручить другому королю. Правда, оно тут же встретило отпор даже среди чародеек — мол, король Фольтест уже и так получил больше всех, пора и честь знать.
И вот здесь мы подходит к очень интересному повороту сюжета — пан Сапек буквально сотворил невиданный «финт ушами», показав, как сложнейший вопрос удержания и замирения ранее захваченной территории Цинтры может решиться простым — и в своей простоте гениальным — решением гроссмейстера от политики, императора Эмгыра вар Эмрейса. Приходится признать, что в политических играх перед ним все короли Неверлэнда — чистые дети, и даже чародейки могущественной ложи смотрятся всего лишь выпускницами Аретузы.
Как известно, самые большие права на Цинтру были у принцессы Цириллы, Львенка из Цинтры, которая в войне не принимала никого участия, даже в роли победного штандарта… как хотели некоторые властители. За ней гонялись и короли, и чародеи, одни хотели убить, другие — жениться или выдать замуж, третьи — поставить эксперимент; однако девочке удалось исчезнуть из поля зрения почти всех владетельных персонажей. После битвы под Жопками произошло не менее драматичное сражение в Стиге, и принцесса-ведьмачка предстала пред очами отца-императора. Тот отпустил дочь на все четыре стороны, явив «благородство», которое я обсуждала в предыдущих эссе «Эмгыр вар Эмрейс: внезапное благородство или «рояль в кустах»?» и «Можешь сесть в присутствии императора…». Но вот ее права на потерянное королевство император Эмгыр обошел от слова «совсем». Не вспомнили про них и вездесущие чародейки, которые были в курсе, что девочка жива и здорова и под опекой Геральта и Йеннифэр возвращается на Север.
У императора в рукаве была еще одна девочка, нам известная как ЛжеЦирилла. Решив ее судьбу в духе «толкового и отвечающего законам чести решения», император заодно решил судьбу королевства Цинтры в духе государственных интересов Нильфгаардской империи.
Давайте внимательно рассмотрим, каким образом, он «подал» на круглый стол мирных переговоров факт своей женитьбы на ЛжеЦирилле, тем самым «прихватизировав» Цинтру в качестве приданного своей жены.
Вначале перед нами разыгрывается сцена, где барон Шилярд Фиц-Эстерлен собирается сообщить всем королям эту сногсшибательную новость. Однако мы так и не услышали, насколько эффектно он ее преподнёс, не увидели, как округлились глаза и упали челюсти на стол у присутствующих владык, поскольку тут же последовала сцена в чародейской комнате. Кстати, я уверена, что хронологически эти сцены надо поменять местами, поскольку, именно сначала «наверху» проговаривались те или иные условия цинтрийского мира, которые потом подписывали владыки мира в тронной зале.
Итак, нам и заодно ничего не подозревающим чародейкам новость о внезапной женитьбе императора Эмгыра на королеве сообщила Ассирэ вар Анагыд. Вот как это было...
Нильфгаардская чародейка не торопилась.
— Я предлагаю, — проговорила она приятным и мягким голосом, — обратиться к другим проблемам. А Цинтру оставить в покое. Мне совсем недавно кое-что сообщили, но я еще не успела вас, милые дамы, проинформировать. Проблема Цинтры, уважаемые единомышленницы, уже разрешена, и с нею покончено.
— Да? — прищурилась Филиппа. — И что же это, позвольте спросить, означает?
Я бы обратила ваше внимание на это многозначительное «мне сообщили». Кто передал чародейке столь важную новость, о которой она сообщает в момент, когда вопрос Цинтры поднялся на обсуждение, а не ранее, сразу, как узнала? Мне скажут: «Конечно, Кантарелла!» А вот и нет! Когда императором решался вопрос Цинтры, глава нильфгаардской разведки Ваттье де Ридо уже пребывал «соломенным вдовцом» и предавался скорби по этой причине. Информация шла от самого верха и могла быть передана специальным императорским посланником Беренгаром Леуваарденом, прибывшим в Цинтру несколько позже. И «мне сообщили» из уст чародейки означает следующее:
Во-первых, императору Эмгыру известно, что чародейками создана некая Ложа, членом которой является нильфгаардская волшебница Ассирэ вар Анагыд. И что эта самая Ассирэ вар Анагыд сейчас находится в Цинтре, как и все ее коллеги по Ложе.
Во-вторых, императору Эмгыру известно, что Ложа вовсю интригует, позволяя себе диктовать волю северным королям. И потому император соизволит поставить Ложу в известность относительно своих телодвижений в отношении Цинтры, прежде чем они решат расставить запятые в тех решениях, что понапишут их короли-владыки.
В-третьих, император Эмгыр устами своего спецпосланника Ассирэ вар Анагыд сообщает Ложе, что проблема Цинтры им решена и закрыта окончательно. И к ней он больше возвращаться не желает. И точка.
Именно стальную решимость и хладнокровный расчет самого искушенного политика Неверлэнда расслышала я в приятном и мягком голосе нильфгаардской чародейки.
Удивительно, но пришлось волшебным дамам проглотить эту горькую пилюлю не поморщившись. И в свои планы по возведению магии на престол им срочно пришлось внести коррективы, понизив статус принцессы Цириллы от законной жены ковирского принца Танкреда до его любовницы.
Но Цинтра — не единственный успех «побежденного» императора. Есть небезынтересный разговор между Шилярдом Фиц-Эстерленом и Беренгаром Леуваарденом, в котором официальный представитель императора в сердцах сетует на громадные потери Нильфгаарда при подписании Цинтрийского мира:
— Стало быть, мне следует понимать, — сказал он (Шилярд Фиц-Эстерлен) … — что после далеко идущих уступок по пограничным вопросам, относительно военнопленных и возврата добычи, а также касательно офицеров бригады «Врихедд» и команд скоя’таэлей император приказывает мне пойти на согласие и одобрить невероятные претензии нордлингов в смысле репатриации поселенцев? Нордлинги уже сейчас шепчут, что наша империя — лишь колосс на глиняных ногах! Уже сейчас они вопят, что победили, побили, изгнали! […]Понимает ли император, что они воспримут это как проявление слабости, последствия чего в дальнейшем могут быть плачевными.
Да… уж, как тут не воскликнуть на дипломатическом сленге Неназванного Континента — «Vae victis!», что в переводе на великий и могучий означает «горе побежденным!». Но ушлый представитель торговых компаний Леуваарден объясняет своему собеседнику, что дьявол кроется в деталях, и самое важное в договорах всегда пишется мелкими буквами. Ибо «Va’esse deireadh aep eigean. Что-то закончилось, что-то начинается». Закончилась одна война, зато грядет другая… не такая, где сходятся в рубке тысячи бойцов. Грядет Третья Мировая гибридная экономическая война, и здесь все козырные карты будут именно в руках Нильфгаарда.
— Сложности во взаимопонимании, — начал посланник, покачивая фужер, — возникли потому, что вы, дорогой барон, изволили считать, будто победа и завоевание основываются на бессмысленном геноциде. На том, чтобы где-то там в пропитавшуюся кровью землю вбить древо знамени, объявив при этом: «До сих границ — мое. Я это завоевал!» Таковое мнение, увы, довольно широко распространено. Для меня же, как и для людей, меня уполномочивших, победа и завоевание основываются на диаметрально противоположном. Победа должна выглядеть так: побежденных следует заставить покупать блага, производимые победителями, более того, они должны делать это с желанием, ибо продукты, изготовляемые победителями, лучше качеством и дешевле. Валюта победителей крепче, чем валюта побежденных, и побежденные доверяют ей значительно больше, нежели собственной. Вы понимаете меня, господин барон Фиц-Эстерлен? Теперь вы начинаете понемногу отличать победителей от побежденных?[…] Но чтобы победу закрепить и узаконить, — продолжил Леуваарден, растягивая слоги минуту спустя, — надобно заключить мир. Быстро и любой ценой. Не какое-то там перемирие или временная приостановка военных действий, а мир! Творческий компромисс, согласие, кое созидает и не вводит хозяйственных блокад, таможенных ограничений и протекционизма в торговле.
Как ни странно звучит, но даже в прошедшей войне Нильфгаард вовсе не стремился захватить весь Север и включить его в свою территорию. Вспомните, какие указания давал главнокомандующий Мэнно Коегоорн своим солдатам:
С завтрашнего дня мы переносим войну за пределы той линии, за которую отойдем после подписания мирного договора. Мы отойдем, но там, за линией, должна остаться выжженная земля. Королевства Аэдирн и Лирия должны быть превращены в пепел!
Война только началась, а маршал уже произносит «мирный договор», «мы отойдем за линию после его подписания».
Дальнейшую стратегию Нильфгаарда в отношении северных государств во Второй Северной Мировой войне детально объяснил главный коморний императорских войск Петер Эвертсен. Дадим ему слово:
Эвертсен громко откашлялся.
— А теперь мой приказ: прежде чем войска оставят за собой выжженную землю, мы должны вытянуть из этой земли и этой страны все, что удастся, все, что может приумножить богатства нашей родины.
Итак, вначале занять территорию (этим занимался маршал Коегоорн), а затем — разграбить (этим ведал главный коморний Эвертсен). Забрать все, что потом уже в нильфгаардском государстве будет приносить доход.
Специальное задание. Плавильня в Гулете с огромными печами, плавильня Гальмея и большая кузня в Эйсенлаане, три тысячи пудов готовой продукции. Литейные мастерские и шерстяные мануфактуры в Альдерсберге. Солодовни, винокурни, ткацкие и красильные мастерские в Венгерберге…
Демонтировать и вывезти. Так приказал император Эмгыр, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов. Двумя словами: демонтировать и вывезти, Эвертсен.
А затем с ограбленными государствами заключить мировые, которые позволят Нильфгаарду грабить их уже мирным путем.
Таков был стратегический план «Барбаросса» войны от императора Эмгыра вар Эмрейса Деитвена Аддан ын Карна аэп Морвудда, Белого Пламени, Пляшущего на Курганах Врагов. И как признает в беседе Леуваарден, этот план был воплощен блестяще.
— Мы неспроста подорвали их сельское хозяйство и промышленность, — продолжал спокойным, тягучим и бесцветным голосом Леуваарден. — Мы сделали это для того, чтобы из-за нехватки собственных товаров они вынуждены были покупать наши. Но через враждебные и закрытые границы наши купцы и наши товары не пройдут. И что тогда? Я скажу вам, дорогой барон. Возникнет кризис перепроизводства, поскольку наши мануфактуры работают на полном ходу, рассчитывая на экспорт. Крупные потери понесут совместные компании морской торговли, в которые вошли Новиград и Ковир. В этих компаниях, дорогой барон, вашей влиятельной семье принадлежит немалая доля. А семья, как вы, вероятно, знаете, есть основная ячейка общества. Знаете ли вы это, дорогой барон?
Урок политэкономии из этого разговора получился отменный не только для барона Фиц-Эстерлена, но и для нас, читателей. Демонтированные предприятия были вывезены на юг, и там начали свою работу. Теперь ясно, откуда в стране, которая в одиночку сражалась против северо-атлантических королевств, вдруг обнаружилось перепроизводство товаров. Теперь совместная нильфгаардско-новиградско-ковирская компания начнет заваливание северных королевств и прочих мест дешевыми товарами из нильфгаардских мануфактур. Кстати, как видим, нильфгаардские аристократы, как и английские лорды, не брезгуют иметь дело с торговыми корпорациями. Возможно, и император Эмгыр (совсем как английские монархи) тоже имеет свой пай, и соответственно, придется реданскому правительству выплачивать миллионный долг и нехилые проценты не только ковирским и нильфгаардским купцам, но и самому Белому Пламени.
Подписание Цинтрийского мира стало не совсем однозначным событием. Возможно, оно действительно принесло мир и процветание… хотя бы некоторым государствам. Сам Сапек только намеками дал нам понять, как сложилась судьба Неверлэнда после заключения мира. Один из таких намеков содержится в эпиграфе к одной из глав книги «Час презрения», где говорится все о том же Петере Эвертсене, чья карьера резко пошла в гору… нет, не после Второй Мировой Северной войны, а скорее после Третьей Мировой Экономической.
Эвертсен Петер — род. в 1234, приспешник императора Эмгыра Деитвена и один из фактических творцов могущества Империи. Главный коморний армии во времена Северных войн (см.); с 1290 Верховный Имперский Казначей (коронный подскарбий). В последний период правления Эмгыра возведен в сан коадъютора Империи. Эффенберг и Тальбот. Encyclopaedia Maxima Mundi, том V.
Итак, главный завхоз нильфгаардских полчищ в нильфгаардской энциклопедии Брокгауза и Эфрона назван одним из фактических творцов могущества империи. Но позвольте, Нильфгаардская Империя как государство с большой территорией, громадными людскими ресурсами, сильной армией и централизованной властью уже состоялась к тому времени! Значит, авторы капитального труда отлично сознавали, что военная мощь и экономическая мощь государства — несколько разные вещи. Могу предположить, что Петеру Эвертсену удалось сотворить с экономикой Нильфгаарда нечто такое, что можно назвать «нильфгаардской победой», и Империя вышла на новый уровень развития и стала походить на Британскую империю девятнадцатого века нашего реала, которая вела экономическую экспансию по всему миру. А значит, Третья Мировая Северная экономическая война по завоеванию рынков северных государств, подготовленная условиями Цинтрийского мира, прошла для Нильфгаарда более чем успешно. Недаром Петер Эвертсен в последний период правления императора Эмгыра был возведен в сан соправителя. А как еще по-другому трактовать титул коадъютора империи королевства, которым французский «железный король» Филипп IV Красивый (одного поля ягода с императором Эмгыром) придумал для своего сподвижника Ангеррана де Мариньи?
Средневековый мир «Ведьмака», помимо наличия в нем всяких мифических созданий, рас, представителей самых невообразимых профессий, полон прекрасных и сильных женщин. Хотя до всеобщего равенства полов еще далеко, но время воинственных феминисток на Неназванном Континенте уже наступило. Ряд героинь у пана Сапека весьма самостоятельны и полны решимости управлять своей судьбой, не полагаясь на мужское плечо и почти на равных конкурируя с сильным полом в тех профессиях, что в средневековье почитались исключительно мужскими. Никого не удивляет, что женщины преподают в университетах, становятся врачами, воинами, разбойницами, советниками при королевских дворах. Даже получить диплом о высшем военном образовании (или, как они говорят, «быть офицером и цензусом») для них не такая уж большая проблема.
Но особенно повезло «Ведьмаку» на женщин, что называется, «во власти». Вот там их прямо сетью таскай. Как будто с молоком матери впитали — коли слово «власть» женского рода, то править должны женщины. Одни чародейки чего стоят…
— Филиппа Эйльхарт, которая диктует Визимиру Реданскому королевские указы и эдикты? Сабрина Глевиссиг, перебивающая речи Хенсельта Каэдвенского ударом кулака по столу и приказывающая королю заткнуться и слушать?
Но есть в «Ведьмаке» правительницы, может, не столь знаменитые, как магички из Великой Чародейской Ложи, но власть которых держится на праве, полученном или от рождения, или благодаря замужеству. Королевы в своем праве или королевы-консорты довольно часто появляются на страницах саги, и следует признать, все они — женщины запоминающиеся. Умом, силой характера, властолюбием они не только не уступают королям, но в какой-то мере их превосходят. Возьмем, к примеру, королеву Ривии и Лирии Мэву: она совсем не теряется в достославной сходке в Хагге среди братьев-королей, наоборот, у нее спрашивают совета, ждут одобрения… да и полюбоваться могут при случае. А как лихо режет она супостата в родных белорусских ривийских лесах!
Ее коллега по должности, ковирская королева Зулейка, на первый взгляд женщина скромнейшая — тише воды ниже травы стоит она перед своим супругом, королем Эстерадом. Но это только на первый взгляд. Если ее супруг издает указы, то именно Зулейка расставляет в них запятые. Без ее совета хитрожоп… хитроумный ковирский король не сделает ни шага ни вправо, ни влево, не подпрыгнет на месте. Ну, а если вдруг случается оказия и где-то он желает поступить по-своему, по-мужски, то и здесь королева знает, как тихой сапой можно обойти препону.
Но, естественно, самой блистательной из всех королев Неназванного Континента на страницах саги является цинтрийская королева Калантэ, «Львица из Цинтры». С ней мы впервые встречаемся в повести «Вопрос цены», продолжаем свое знакомство в повести «Нечто большее», и она незримо витает в романах «Кровь эльфов» и других произведениях цикла «Ведьмак». Ибо главную героиню саги, принцессу Цири всегда сравнивают только с бабушкой, говоря о ней «Львенок из Цинтры», «кровь Калантэ», не вспоминая ни о ее матери Паветте, ни тем более об отце — каком-то там Железном Йоже, рыцаре Дани.
Признаюсь, когда я впервые читала сагу, Калантэ мне представлялась как некий вариант российской самодержицы, грозной государыни, чье слово или прихоть для подданных — непреложный закон. Достаточно послушать ее саму, и при этом отнестись к ее словам со всей серьезностью (как она и советует ведьмаку Геральту).
— М-да, судьба наказала меня чересчур уж догадливым ведьмаком, — улыбнулась Калантэ, но глаза ее были прищурены и злы. — Ведьмак, который без тени уважения или хотя бы элементарной почтительности раскрывает мои интриги и ужасные преступные планы. Послушай, а случайно, не притупило ли твоего рассудка восхищение моей красотой и привлекательностью? Никогда больше так не поступай, Геральт. Не говори так с теми, у кого в руках власть. Никто не простит тебе этого, а ты знаешь королей, знаешь, что средств у них достаточно. Кинжал. Яд. Подземелье. Раскаленные клещи. Есть сотни, тысячи способов, к которым обращаются короли, привыкшие мстить за оскорбленную гордость. Ты не поверишь, Геральт, как легко задеть гордость некоторых владык. Редко кто из них спокойно выслушает такие слова, как «Нет», «Не буду», «Никогда». Мало того, достаточно их перебить либо вставить неподходящее словечко, и все — колесование обеспечено.
Если ее слова не дошли до вашего сознания, то следует прислушаться к кастеляну Гаксо.
И советую, милсдарь ведьмак, если королева прикажет вам раздеться догола, покрасить себе задницу голубой краской и повиснуть в сенях головой вниз навроде канделябра, делайте это не удивляясь и немедленно. Иначе могут быть неприятности. Понятно?
Даже малышка Цири, и та, несмотря на свой нежный возраст, знает, что с бабушкой — шутки плохи. Уж для подданных точно. А устами младенцев, как известно, истина глаголет.
Как же! — проворчала она. — Я княжна, а никакая не эта… сиротинушка. И у меня есть бабушка. Моя бабушка — королева, не думай. Вот скажу, что ты хотел меня вздуть ремнем, так моя бабушка велит тебе голову отрубить. Вот увидишь тогда.
Однако, прочитав сагу во второй раз и лучше приглядевшись к королеве Калантэ, я вдруг поняла, что не все так просто в датском цинтрийском королевстве, и власть королевы Калантэ держится не только в железном кулаке под атласной перчаткой.
В недавнем эссе «Молодые и зрелые годы императора Эмгыра вар Эмрейса» королева Калантэ стала главным действующим лицом (после Его Императорского Величества, естественно), что, признаюсь, оказалось неожиданностью даже для автора, которая полагала, что пальма первенства в произведении останется за супругой императора — принцессой Паветтой. Так почему бы не продолжить серию статей и не взглянуть на Калантэ попристальней, что называется, «под микроскопом»?
Как и в предыдущей работе, большая часть биографии будет воссоздана, прежде всего, по многочисленным зацепкам, что любезно раскидал пан Сапек на страницах своего семикнижья.
К большому сожалению, в сериальном ЛОРе воплощение Калантэ не является идеалом. На мой скромный взгляд, польская версия более удачна — там, по крайней мере, мы видим женщину средних лет с остатками былой красоты на лице, скорее бабушку Цири, чем мать принцессы Паветты. Правда, в царственности манер ей не откажешь. Но вот американская Калантэ (актриса Джоди Мэй) не выдерживает никакой критики. Ибо негоже королеве врываться на пиршество в заляпанных кровью доспехах! Не может она подвергать хамской обструкции приглашенных на смотрины женихов! И будучи главнокомандующим цинтрийской армии, она не имеет права плюнуть на бой и зарыдать над телом погибшего мужа! Если же персонаж все-таки действует подобным образом, то он может быть кем угодно — но не королевой Калантэ. По этой причине экранное воплощение Калантэ в эссе будет сведено до минимума.
А вот игровым ЛОРом я воспользуюсь. Есть там несколько фактов, которые прекрасно смотрятся в моей писанине и при этом нисколько не противоречат пану Сапеку.
Итак, Великое Солнце мне в помощь, и как сказал Гагарин — «Поехали!» Геральт — «Шевелись, Плотва!».
И свое повествование мы начнем с самого главного. Во всяком случае, для всякой женщины. С описания внешности Львицы из Цинтры. Итак, как же выглядит королева Калантэ?
«Ясень пень, конечно же, красавица», — скажете вы мне. — «Первая красавица Цинтры. Послушайте хвалу ее красе из уст рыцаря Эйста Турсеаха. А он человек прямой и честный».
Да-с… Эйст Турсеах, человек прямой и честный… но, как известно, и влюбленный, а посему: красота — в глазах любящего. К сожалению, сам автор саги не оставил нам детального описания внешности королевы. Все, что нам известно наверняка: глаза Калантэ отливают зеленью и прекрасно сочетаются с крупными изумрудами, ее волосы — пепельного цвета, а руки — тонки и изящны. Дочка Паветта своей мастью пошла в мать, и при ее появлении гости на пиру забывают (на некоторое время) про яства и вина. Но вот Цири, которая многим тоже очень напоминает Калантэ в юности, на свою внешность имеет более критичный взгляд. Возможно, оттого, что приходится себя сравнивать с распрекрасными и вечно молодыми чародейками.
Я все-таки осмелюсь предположить: в молодости Калантэ действительно была дивно хороша и привыкла, что придворные вовсю славили ее неземную красу. Привыкла настолько, что теперь любой разговор ее собеседникам следует начинать с преамбулы «Ты, царица, всех милее, всех прекрасней и белее». А если найдется такой невежа, что забудет об этом, то королева не постесняется напомнить ему, как, скажем, некоему сиру из Медвежьего Угла Четырех Углов. Развесели меня. Мне начинает недоставать твоих ценных замечаний и проницательных комментариев. Не помешали бы парочка комплиментов, заверения в уважении и верности, например. Очередность — на твое усмотрение.
И бравый Геральт, даром что воспитан в медвежьем (а точнее, в волчьем) углу Каэр Морхена, тут же вставляет свои пять копеек в похвалы царственной красе, но будучи человеком прямым и честным, все-таки выделяет другое качество королевы.
— Я невероятно горд тем, что именно мне выпала честь сидеть рядом с королевой Калантэ из Цинтры, красоту которой превышает только ее мудрость.
Подобный совет от королевы сразу же получит и рыцарь Дани. Это замечание прозвучит немедленно, как только будет получена королевская отмашка на его брак с Паветтой:
— Благодарю, господа, благодарю, — улыбнулся Дани. — Ты мудрая и великодушная королева.
— Еще бы. И прекрасная.
— И прекрасная.
Впрочем, разве мы будем упрекать великую королеву в этой слабости, если в реале английская королева Елизавета Тюдор, будучи миловидной в юности, с годами стала столь ослепительной красавицей, что при встрече с ней бравые вояки (не обделенные природным умом и придворным тактом) прикрывали глаза рукой, дабы не ослепнуть от красоты своей повелительницы? Нет, не будем, поскольку тоже обладаем и природным умом, и придворным тактом.
Но как всякая представительная особа, Калантэ знает, что главным украшением женщины является улыбка, которая «ранит, манит, обжигает». Геральту (и нам тоже) посчастливилось лицезреть все пятьдесят оттенков королевской улыбки:
«Калантэ улыбнулась еще милее».
«Улыбнулась Калантэ, но глаза ее были прищурены и злы».
«Калантэ откинула голову, прикрыла глаза и сложила губы, изобразив некое подобие милой улыбки».
«Королева слушала с загадочной улыбкой на устах».
«Улыбка королевы могла означать все что угодно».
«— О мать моя, — шепнула королева Геральту, в немом отчаянии возводя глаза к потолку. Но кивнула, улыбнувшись естественно и доброжелательно».
«Королева снова изобразила на лице пародию на улыбку, счастливую и доброжелательную, подняв пустой кубок в ответ на тосты, летевшие со всех сторон стола».
«Калантэ тепло улыбнулась. Геральт не переставал дивиться богатому арсеналу ее улыбок».
А вот нрав юной Калантэ нам вообразить очень легко. Недаром потом юную Цири все будут сравнивать с бабушкой: именно от нее она унаследовала свой «дьявольский» темперамент — взрывной, энергичный, взбалмошный и необыкновенно целеустремленный.
Хотя и с некоторыми отличиями. Так, королева Мэва, говоря о Калантэ, которую числит в своих «подружайках», отмечает пылкость ее характера, влюбчивость и, не побоюсь этого слова, даже страстность.
А в Львенке течет кровь Калантэ. Очень горячая кровь. Я знала Калю, когда еще была молодой. Ей достаточно было увидеть парня, как она тут же начинала сучить ножками, да так, что если б хвороста куда надо подкинуть, он в тот же миг занялся бы живым огнем!
Если не брать во внимание чисто бабский сленг при обсуждении особ своего пола, сие замечание показывает, что юная Калантэ вовсе не была снежной принцессой, позволяющей только любоваться свой неземной красой. До замужества ей случалось влюбляться — и влюбляться сильно. Возможно, ее сердечные увлечения были столь же неистовы, как в реале у польской королевы Ядвиги. Та в двенадцатилетнем возрасте, уже будучи польской королевой (точнее, даже королем, ибо женщина в Польше не имела права наследовать престол), так рвалась на свидание к жениху, принцу Вильгельму Габсбургу, что рубила топором ворота, которые захлопнулись перед ней по приказу ее опекунов.
Есть и другое, более существенное отличие бабушки от внучки. Юная Цири, узнав, что предназначена ведьмаку Геральту, только и мечтала, чтобы стать Предназначением, не шибко понимая, что это значит. Она не хотела быть ни принцессой, ни женой принца Кистрина. Юная Калантэ, напротив, осознавала себя исключительно царственной особой, королевой Цинтры и даже больше — ее королем! Беда в том, что Калантэ, хоть и была единственным ребенком у своих родителей, короля Дагорада и королевы Адалии, не могла стать единоличной правительницей. В Цинтре (совсем как в Польше или Франции) существовала традиция, которая не допускала женщин к власти — «не гоже лилиям львам прясть!». Об этом со страниц книги заявлено не один раз. Кастелян Гаксо сразу же сообщил об этом Геральту (и заодно нам, читателям): «В Цинтре, милсдарь Геральт, традиция не позволяет править женщине».
Более пространно, на пальцах, наследственное королевское право объяснили нам некие ушлые юристы из юридической конторы «Кодрингер и Фэнн».
— В Цинтре кудель не наследует, — пояснил Кодрингер, борясь с очередным приступом кашля. — Наследует исключительно меч.
— Совершенно верно, — подтвердил ученый правовед. — Геральт только что сказал сам. Это древний закон, даже дьяволице Калантэ не удалось его отменить, а ведь как старалась.
По словам того же Кодрингера, у юной Калантэ было три пути, когда пришло время наследовать королевский престол. Первый путь — отречься в пользу представителя мужского пола из родственной линии. Но скажите, пожалуйста, кто в Неверлэнде в здравом уме и полной памяти когда-либо соглашался просто так отдать трон какому-то левому претенденту? Во всяком случае, в Саге мы таких дураков не наблюдаем. Наоборот, за власть неверлэндские короли и императоры всегда держатся крепко, зубами и ногтями, и готовы с жизнью расстаться… но не с короной по доброй воле. И уж Калантэ и в юном возрасте не была дурой.
А вот другой путь — поднять знамя и мечом доказать, что она достойна королевского трона, — мог прийтись Калантэ сильно по вкусу. Ибо королевна, подобно Жанне д’Арк, сама возглавляла войска и по бранному полю носилась с кличем: «Все, кто меня любит — за мной!». Правда, сей путь вел к гражданской войне, и внутренними неурядицами могли воспользоваться добрые соседи, прибрав Цинтру своими загребущими ручками.
Поэтому оставался еще один путь — так сказать, традиционный, — брак с представителем королевского рода. В этом браке молодой королевне отводилась роль королевы-консорта, то есть просто супруги короля, ответственной только за рождение наследника. Учитывая амбиции Калантэ, путь совсем неприемлемый. Но молодая королевна подумала, прикинула… и согласилась. А почему бы и нет? Ибо юная Калантэ понимала — из любой ситуации можно найти выход, а великий государь из любого поражения способен выковать победу.
Жениха пришлось выписать издалека, из королевства Эббинг, что располагалось по ту сторону непроходимых Аммельских гор. В романе «Крещение огнем» чародейка Францеска Финдабаир утверждала, что из-за инцеста в роду Калантэ невеста считалась «порченной», и по этой причине никто из ближайших королей не пожелал вступить с ней в брак. Лично мне сие утверждение кажется весьма сомнительным, и я бы сказала, что кто-то лжет, как дышит. Ибо на брачном рынке королева с приданым в целое королевство (и плюс ко всему молодая и красивая) — самая желанная невеста. Кроме того, родословная цинтрийской династии — это «тайна за семью печатями». О ней знают лишь избранные, например, мэтрессы новосозданной Ложи чародеек. И одна из них, влюбленная в Геральта Фрингилья, в доказательство истинности своих чувств может поведать тому родословную Цири, «известную лишь немногим». Инцест в роду Калантэ хорошо замаскирован — многие читатели (и я в их числе) без пол-литра графиков и специальных чертежей в нем разобраться не могут. Поэтому, полагаю я, была организована специальная утечка, дабы эта информация стала доступной более широким массам — в частности, потенциальным женихам принцессы Калантэ. Сама я склонна считать, что «утечка» случилась в интересах заинтересованных персон (в том числе персон чародейского ранга), не желавших видеть Калантэ королевой. Через тридцать лет столь же заинтересованные лица будут утверждать, что принцесса Цирилла тоже не имеет прав на цинтрийский престол, поскольку является дитем «собачьего союза».
Но до Эббинга сплетня, порочащая Калантэ, к счастью, не дошла. А жених неожиданно пришелся по вкусу королевне. Острым взглядом она разглядела в нем качество, которое можно было обернуть себе на пользу — а именно, что Львом его нельзя было назвать даже в горячечном бреду.
Управляла страной, но… при Рёгнере. Естественно, не позволила себя укротить или отправить в бабий притвор. Она была Львицей из Цинтры. Но на троне сидел Рёгнер, хоть никто и не титуловал его Львом, — замечает досужий Кодрингер, по-мужски отдавая должное цинтрийскому прайду.
Прошу вас отметить тот факт, что замужество королевы случилось буквально накануне Северных войн, которые начал нильфгаардский император-узурпатор. Королевство Эббинг (самое большое, кстати, королевство, из всех завоеванных Нильфгаардом!) было аннексировано. Игровой ЛОР сообщает:
К 1239 г. в Эббинге началась династическая война между четырьмя претендентами на престол. В эту войну вмешался Нильфгаард — оставленные в одиночестве, эббингцы проиграли и покорились Империи.
Цинтра не вмешалась в эту войну, не оказала поддержки родичам короля Рёгнера ни в междоусобной заварушке, ни при имперской аннексии. (Что поделаешь, горы же непроходимые!) Отсюда я делаю вывод, что новоявленный цинтрийский король оказался принцем без королевства, королем-примаком (совсем как покойный принц Филипп, который женился на английской наследнице, и консортом-то стал только по воле последней. А уж о конституционной монаршей власти даже мечтать не смел). Рёгнеру было указано его место — показывай доблесть на охоте или на брачном ложе, но в государственные дела не смей соваться! Выбрав принца-нищеброда в мужья, королева Калантэ стала королевой не только по букве, но и по факту. Сей вариант позволил ей переиграть аристократическую оппозицию вчистую.
Собственно, о семейной жизни Калантэ и Рёгнера нам известно не так уж и много. Сама королева прилюдно утверждала, что первый муж являлся владыкой ее сердца и ложа, отсюда можно сделать вывод, что фасад королевского брака ею поддерживался в надлежащем порядке. Но я бы обратила внимание на следующие слова, сказанные Калантэ в минуту сильного раздражения:
Похоже, наш незабвенный король был, простите, пентюхом в женских делах и не умел считать до девяти. А мне поведал истину только на смертном одре. Ибо знал, что бы я сделала с ним, признайся он в своей клятве раньше. Он знал, на что способна мать, ребенком которой так легкомысленно распоряжаются.
Похоже, семейные баталии с битьем посуды все же случались в королевской семье, и поле битвы всегда оставалось за боевой королевой.
Предполагаю, король Рёгнер со своей стороны прикладывал максимум усилий, чтобы боев местного значения было как можно меньше. А для этого он старался как можно реже попадаться на глаза своей прекрасной половине. Например, уйти на рыбалку на охоту в Эрленвальд и зависнуть там на полгода. Именно там с ним случилось одно знаменательное происшествие, имеющее громадные последствия на всю оставшуюся Сагу. Предаваясь охотничьему гону, король был сброшен конем в яр и чуть не погиб, окруженный оборотнями и змеями (кстати, я делаю вывод, что Рёгнер предпочитал охотиться без свиты, которая обычно гоняется не за зверем, а за царственным охотником). И если бы не помощь некоего безвестного рыцаря по прозвищу Йож, то королева стала бы вдовой, не износив свадебных башмаков. И надо отметить, что спасенный Рёгнер повел себя как настоящий король, отблагодарив своего спасителя по-королевски — «Проси у меня что хочешь!». В результате Йож получил поистине королевскую награду — принцессу и полкоролевства в придачу Дитя-Предназначение. Но будучи королем-примаком, Рёгнер отнюдь не спешил извещать о своем королевском поступке свою дражайшую половину, и Калантэ о нем узнала в самые последние минуты жизни своего мужа.
Пока король Рёгнер предавался охотничьим забавам, Львица «рулила» королевством так, как она сама того желала. И автор весьма красочно и объемно обрисовал «львиную» натуру Калантэ в ее деятельности на благо Цинтры.
— Хочебуж, — сказала Калантэ, глядя на Геральта, — мой первый бой. Хоть я и опасаюсь вызвать нарекания почтенного ведьмака, признаюсь, что тогда дрались из-за денег. Враг палил деревни, которые платили нам дань, а мы, ненасытные и жадные, вместо того чтобы допустить это, кинулись в бой. Банальный повод, банальная битва, банальные три тысячи трупов, расклеванных воронами. И заметь, вместо того чтобы устыдиться, я сижу тут, гордясь, что обо мне слагают песни.
«Хочебуж» — первая военная кампания юной королевы, бой за право обирать какие-то поселения, видно, недавно присоединенные к цинтрийскому государству, т.е. практически за спорные территории. Этакая местная пограничная войнушка из сотен тех, что постоянно ведут между собой братья-короли и сестры-королевы. И Калантэ, совсем как генерал Бонапарт на Аркольском мосту, находилась на первой линии огня и своим личным примером увлекала в бой своих людей. А самое главное, она весьма здраво оценивала цель своего героизма в этой войне — деньги, деньги и еще раз деньги. И для добывания денег и жизненного пространства сойдет любой «банальный повод», и горы трупов совсем не устыдят победителей, а только послужат к их вящей славе — будет что запечатлеть на скрижалях истории.
В отличие от других королей Севера, Калантэ не нуждалась в руководящих советах всяких магов, волшебников и чародеев, коих пруд пруди при королевских дворах иных держав. Я не заметила среди ее придворных ни одной персоны из чародейской братии. А ведь им как раз бы сам Бог велел не спускать глаз с «генного эксперимента», что проходил в роду цинтрийской правительницы. Случайность? Не думаю (с.) Пан Сапек никак не разъяснил данную оказию, но в сериале «Ведьмак» на чародейском Капитуле за этот афронт на Цинтру чародеи имели большой зуб. Сама я считаю, что прекрасная и мудрая Калантэ не потерпела рядом с собой особу, про которую могла бы сказать: «Этой чародейки я не хочу. Она слишком уж мудра (и, про себя) и слишком красива». Среди ее советников нам известен только Мышовур, друид, обладающий определенными чародейскими способностями. Но, во-первых, он прибудет к цинтрийскому королевскому двору лишь в свите второго мужа, во-вторых, служить королеве будет исключительно под девизом «Приказания королевы Калантэ можно обсуждать только в параграфе «Как лучше исполнить».
Несмотря на многочисленные обязанности правительницы, Калантэ с должным рвением исполняла и свой супружеский долг, ибо наследник мужского пола нужен был Цинтре как воздух. Точнее, в первую очередь он был нужен самой королеве. Снова дадим слово юристу Кодрингеру:
— А Калантэ, — добавил Кодрингер, — до зарезу надо было забеременеть и родить сына. Однако ничего не получилось. Она родила дочь, Паветту, потом было два выкидыша, и стало ясно, что больше детей у нее не будет. Все планы рухнули. Вот она, бабья доля. Разрушенная матка перехеривает непомерные амбиции.
Геральт поморщился:
— Ты тривиален до безобразия, Кодрингер.
Вот я бы здесь, совсем как Геральт, тоже покрутила бы носом и сказала: Не Уважаемый Кодрингер, что случилось с вашим взвешенным и непредвзятым мнением? С каких это пор два выкидыша объявлялись разрушенной маткой? Королевы во все времена рожали или предпринимали попытки к зачатию до… до последнего патрона. Примеров тому миллион. Так, злосчастная английская королева Анна Стюарт предприняла аж семнадцать попыток произвести на свет дитя (причем согласна была на любой пол), и результат — семь выкидышей, пять мертворожденных, остальные умерли в младенчестве. Вот где матка разрушенная, прости меня, Великое Солнце!».
К счастью для Калантэ, эти тайные планы не остались тайной для нее самой. Однако ждать, когда благоверный супружник образумится, времени не было.
«А у Калантэ зашаталась почва под ногами. Любой обед, любой кубок вина могли быть последними, каждая охота могла завершиться несчастным случаем»,— многозначительно замечает Кодрингер.
И я не могу осудить Львицу, которая решилась пойти на опережение — и сделала это мастерски! Зачем устраивать несчастный случай на охоте, когда на страну вдруг обрушилась «цинтрийская потница»? Очень кстати подвернулась… отличная маскировка, чтобы угостить муженька тем самым блюдом, что он для нее готовил. В результате и супруг отошел в лучший мир, его благоуханную кончину можно почтить соответствующим сонетом, и репутация королевы сияет как снег на вершинах Горгоны. Хотя, как представлю, как Рёгнер на смертном одре исповедуется жене в том, что единственная дочь Паветта стала Дитём-Предназначением, так сковородка сама в руки просится: ну помочь той самой «хвори»… чтобы не мучился.
Итак, король умер, и да здравствует королева! Не правда ли? А вот — фигушки! Как бы не так! Война с непокорными аристократами продолжилась и даже вступила в новую фазу.
Когда после смерти Рёгнера Львица возжаждала абсолютной власти, аристократия вновь категорически воспротивилась нарушению законов и традиций. На троне Цинтры должен сидеть король, а не королева.
Саму оппозиционную цинтрийскую аристократию нам воочию в саге увидеть не удалось, как видели мы нильфгаардских дюков в лице Ардаля аэп Даги, де Ветта и прочих мятежников, замышляющих государственный переворот в благословенном Туссенте. Но голос гонористого цинтрийского дворянства все же довелось услышать на достославном пиру в честь помолвки принцессы Паветты. Есть там один персонаж — барон Эйлемберт из Тигга, по прозвищу «Кудкудак». Полагаю, сейчас вы улыбнулись и мысленно мне возразили: «Позвольте, какая из этого шута горохового — оппозиция?» Однако этот персонаж далеко не так прост, как может показаться на первый взгляд. Он — как, впрочем, многие персонажи саги пана Сапковского, — этакая пуговица с тремя дырочками. Давайте взглянем на него повнимательней.
«Худой и усатый, богато вырядившийся рыцарь низко поклонился, но его живые веселые глаза и блуждающая на губах улыбка противоречили раболепной мине».
Да-с, барон Кудкудак — человек нрава веселого, умеющий выжать из этого обстоятельства максимум профита. Чтобы привлечь высочайшее внимание, можно быть забавным, и в этом нет ничего зазорного. Люди, умеющие косить под Максима Галкина, всегда ценятся в любом обществе, и особенно на королевских пирах и прочих увеселениях. Но барон Эйлемберт совсем не льстец и не подлипала, заглядывающий в глаза своей государыне, а потому королева не слишком рада видеть его на пиру. — Кудкудак! — буркнула Калантэ, толкнув локтем Дрогодара. — Будет потеха.
На пиру Кудкудак не только веселит присутствующих свистом болотной черепахи и забавными рассказами из личной жизни. Подобно настоящим профессиональным шутам, он способен брякнуть сказать правду-матку, глядя в глаза своей пресветлейшей государыне.
— А нас, бедных вассалов, с королями связывает лишь королевское слово, на нем зиждутся трактаты, союзы, наши привилегии и наши лены. И что? Во всем этом надлежит усомниться? Усомниться в нерушимости королевского слова? Дождаться, что оно будет стоить не больше прошлогоднего снега? Воистину, если будет так, то после трудного детства нас ждет не менее трудная старость.
Барон из Тигга отнюдь не мятежный герцог, а самый настоящий верноподданный, но и он может прилюдно одернуть королеву и напомнить, что вассальная присяга — дорога с двухсторонним движением, и клятвы надо исполнять как вассалу, так и сюзерену. И королева должна показывать пример своим подданным в исполнении законов и обычаев Цинтры. Ибо ежели она не будет их исполнять, то чего ж с «бедных вассалов» спрашивать?
Так что оппозиционная аристократия опять вспомнила краеугольный цинтрийский закон «Негоже лилиям львам прясть» и поставила ребром вопрос о новом короле. Премудрая Калантэ в ответ на ультиматум заявила, что будет верна памяти «господина своего сердца и ложа».
«Рёгнер недавно скончался от морового поветрия, а другого мужа королева иметь не желает», — свидетельствует кастелян Гаксо.
Король Рёгнер скончался не так уж и недавно, более пяти лет назад; оставим этот баг на совести кастеляна Гаксо и пана Сапека («Время — вещь относительная», — ответят мне они). Но вот насчёт нового мужа… Слава Солнцу, что не дано подданным знать истинных мыслей и чувств прекрасной Калантэ! И уж никому из них не дозволено навязывать ей чужую волю по такому деликатному вопросу: все-таки не девочка, а королева в своем праве!
Прикрываясь древними цинтрийскими законами, мятежные аристократы обратили свой взгляд на принцессу Паветту — пусть она выйдет замуж, и ее муж станет королем Цинтры! Ну а Калантэ? Будет королевой-тещей… то есть королевой-матерью. Правда, принцессе Паветте нет еще и десяти лет — но кого это может смутить в средневековой Цинтре?
Надо отдать должное Калантэ: она дралась за власть как истинная львица и благополучно похоронила проекты цинтрийской знати выдать Паветту замуж и в десятилетнем возрасте, и в тринадцатилетнем. Вот ни к чему дочке столь ранее замужество, следует дождаться, когда она «расцветет» — достигнет лучшей физической кондиции! Аристократия пошла на попятную, но выставила последнее «китайское предложение»: как только Паветта достигнет пятнадцати лет, так сразу «уж, замуж, невтерпёж». И точка. И с этим королеве пришлось согласиться.
Но давайте признаем — королева не только саботировала «хотелки» знати. Она искала для дочери лучшую партию. Такую, которая бы учитывала государственные интересы Цинтры. Именно этой цели должен был послужить брак Паветты.
— Цинтра должна вступить в союз со Скеллиге, ибо того требуют государственные интересы. Моя дочь должна выйти за соответствующего человека, ибо это моя дочь.
Обратите внимание, кто первым в саге сказал, что королевский брак — это прежде всего государственный интерес! К примеру, король Фольтест предпочитает хороводиться со своей сестрой; а озаботился бы супружеством с дочерью короля Визимира — по крайней мере, Темерия могла бы избежать пограничной войнушки с Реданией. В будущем зять Калантэ, как ее верный ученик, в своей второй женитьбе тоже будет сочетать личный интерес с государственным, причем государственный интерес поставит выше личного.
«Хорошо, если б попался боевой парень. А таких надо искать на островах. Они там народ жесткий», — мечтательно заявляет кастелян Гаксо, и, пожалуй, в его лице мы слышим глас народа. И этот глас был услышан королевой. Поскольку полностью совпадал с ее собственным выбором.
Ее взор обратился на кандидатуры со славных островов Скеллиге. Да-с, королева не только воевала, но и сколачивала союзы. А союзным отношениям Цинтры со Скеллиге могли позавидовать остальные короли Севера. Ard Rhena — называли ее на островах. И это был не просто титул. Это было обожание и, не побоюсь этого слова, даже обожествление. От представителя Скеллиге, очутись он на цинтрийском престоле или вблизи него, ожидать кинжала в спину не приходилось.
Пожалуй, самой прекрасной кандидатурой в мужья принцессе Паветте и в короли Цинтры стал бы «жилистый воин, смуглый, с орлиным носом» Эйст Турсеах. Достоинств у рыцаря было не счесть! Происхождения самого знатного — не король, но брат короля. Красавец-мужчина, в лучших мужских годах. Один из тех вояк, чей девиз — «Мы не сеем». А кроме воинственной доблести, есть в нем такой скилл, как рыцарственное благородство. Когда на достопамятном пиру-смотринах принцессы Паветты случится нештатная ситуация, ему хватит дерзости, чтобы воззвать к королевской совести: не устраивать побоище «все на одного». Когда «все попрут на одного», ему хватит присутствия духа встать в схватке на стороне более слабой стороны (простите за тавтологию). Когда начнут рушиться стены замка, ему хватит отваги прикрыть собой ту, кого он любил больше всех.
Да-с, в такого мужчину невозможно не влюбиться!
Так будем ли мы упрекать Калантэ, что она сама влюбилась в этого рыцаря без страха и упрека? А влюбленные королевы тоже на дороге не валяются. Поэтому Эйсту Турсеаху хватило здравомыслия ответить на королевские чувства взаимностью.
И вот тут государственный интерес нашел на личный. Правда, Калантэ и здесь не спасовала; как говаривал кардинал Мазарини, политика политикой, а любовь — любовью. Свои чувства перед своими подданными она не афишировала, а рыцарь Эйст согласился подыграть возлюбленной королеве. На приснопамятном пиру он на голубом глазу заявляет перед присутствующими гостями: — Мне претит мысль о семейных узах, я бы с радостью просил руки твоей дочери Паветты, — сказал рыцарь Эйст, влюбленно глядя на королеву. — Вот если бы…
Между тем любовные клятвы между Калантэ и Эйстом Турсеахом уже имели место (о них рыцарь напомнит королеве, когда та отмахнется от обязательств, данных ее мужем Йожу), и Эйст пообещал ждать отмашки, когда она сама пожелает обнародовать их отношения. А в мужья Паветте они вместе присмотрели другую кандидатуру — племянника короля, Краха ан Крайта. В дальнейшем именно его прозовут Морским Вепрем и станут пугать именем детей нильфгаардской империи, но и на данный момент он был уже весьма многообещающим юношей. Пусть манерами ему далеко до Турсеаха, тем не менее, свою мужественность он доказал и в боевых сражениях, и в постельных. Да-да, ибо к пятнадцати годам Крах ан Крайт являлся счастливым отцом сына по имени Яльмар!
Чтобы показать, что у принцессы Паветты якобы имеется богатый выбор женихов, Калантэ «замылила» глаза юному Виндхальму, князю Аттре, и тот посчитал, что титул короля у него почти в кармане. Возможно, здесь Калантэ пыталась потрафить оппозиционной аристократии, поскольку второй жених был владетелем весьма крупной цинтрийской провинции. Этого кандидата я тоже назвала бы весьма перспективным, ничего не скажешь, глаз-алмаз у королевы! В дальнейшем князь Аттре прославится в рядах цинтрийского сопротивления настолько, что император Эмгыр лично прикажет казнить его показательно жестоким образом.
Но был еще и третий кандидат на руку Паветты, некий Йож из Эрленвальда. И его появления королева ждала… ибо была предупреждена. И считаться с претензиями этого претендента надо было не меньше, чем с «хотелками» цинтрийской аристократии. И даже больше. Ибо за этим претендентом стояла Сила, имя коей было Предназначение.
Что такое Предназначение и с чем его едят, попытался разъяснить королеве и заодно нам, читателям, барон Кудкудак. Кстати, сразу видно — большого ума и редкой отваги человек! Не всякий боевой маршал решится вставить свои пять копеек, когда затронут столь щепетильный вопрос: должен ли монарх держать свое королевское слово!
— Но не надо прикидываться, будто мы никогда не слышали о подобных требованиях, о старом как мир Праве Неожиданности. О цене, которую может запросить человек, спасший чью-то жизнь в безнадежной, казалось бы, ситуации, кто высказал невозможное, казалось бы, желание. «Отдашь мне то, что выйдет первым встречать тебя». Вы скажете: это может быть собака, алебардник у ворот, даже теща, с нетерпением ожидающая того момента, когда сможет набить морду возвращающемуся домой зятю. Либо: «Отдашь мне то, что застанешь дома, но чего не ожидаешь». После долгого путешествия, уважаемые гости, и неожиданного возвращения это обычно бывает хахаль в постели жены. Но вполне может быть и ребенок. Ребенок, указанный Предназначением. […] Неужто вы не слышали о детях, указанных Предназначением? Разве легендарный герой Затрет Ворута не был еще ребенком отдан гномам, потому что оказался тем первым, кого отец встретил, вернувшись в крепость? А Неистовый Деий, потребовавший от путешественника отдать ему то, что тот оставил дома, но о чем не знает? Этой неожиданностью оказался славный Супри, который позже освободил Неистового Деийя от лежавшего на нем заклятия. Вспомните также Зивелену, которая взошла на трон Метинны с помощью гнома Румплестельта, пообещав ему взамен своего первенца. Зивелена не выполнила обещания, а когда Румплестельт прибыл за наградой, колдовством принудила его бежать. Вскоре и она, и ребенок отравились и умерли. С Предназначением нельзя играть безнаказанно!
Если судить по реакции Калантэ на тираду Кудкудака, все эти истории она прекрасно знала и имела свое мнение на их счет. Судьба, Провидение, Предназначение — материя настолько тонкая, что глазами не увидишь, руками не пощупаешь… то ли есть, то ли нет. В конце концов, разве она не государыня своему слову: хочет — даст, хочет — заберет его обратно! Да и мужчины, отдающие своих сыновей в чужие руки, те еще му… пентюхи, совсем как покойный Рёгнер. А вот ее товарка, королева Зивелена — настоящий боец, — бьется с одинаковым пылом и за корону, и за свою кровиночку! Да и кто сказал, что ее покарало Предназначение? Желающих расправиться с королевой на троне всегда хоть сетью таскай! Уж, она, Калантэ, лучше всех об этом знает! Нет, Львица не уступит метиннке ни в чем! И за свое единственное дитя будет драться до конца… и даже дальше!
А посему рraemonitus, praemunitus — предупреждена, значит вооружена. И к этой борьбе Калантэ подготовилась как нильфгаардский генерал к сражению. Коль третий кандидат на руку Паветты — чудовище, то пусть его убьет охотник на чудовищ. У того работа такая! Все честно, не правда ли?
К выбору охотничка на чудовищ Калантэ подошла весьма тщательно. Для дела был призван «лучший из лучших», некий ведьмак Геральт из Ривии, чья слава как профессионального борца против нечисти гремела по городам и весям. Его отмыли, побрили, приодели, напоили (пока пивом), дали соответствующие инструкции:
«...советую, милсдарь ведьмак, если королева прикажет вам раздеться догола, покрасить себе задницу голубой краской и повиснуть в сенях головой вниз навроде канделябра, делайте это не удивляясь»
…и пригласили на пиршественную вечеринку, называемую смотринами принцессы Паветты. Там ему была оказана невиданная честь — посадили не просто «около соли», где сидят самые высокопоставленные гости, а рядом с самой королевой, которая соблаговолила в личной беседе очертить ведьмаку поставленную задачу. К сожалению или к счастью — это с какой стороны посмотреть, — Геральт оказался человеком аполитичным, прямолинейным и совестливым, и с ходу заявил Калантэ, что убивать нежелательных женихов он не подряжается.
— Королева, не сомневаюсь, что союз со Скеллиге, заключенный путем замужества твоей дочери, Цинтре необходим. Возможно, интриганов, которые хотят этому помешать, следовало бы проучить, да так, чтобы властитель не был в это замешан. Разумеется, лучше, если б это сделал никому здесь не известный хозяин из Четыругла, который тут же исчезнет со сцены. А теперь я отвечу на твой вопрос. Ты путаешь мою специальность с профессией наемного убийцы.
Но даже профессиональная щепетильность не помеха планам целеустремленной королевы. Против совести есть прекрасные и убедительные доводы. Кинжал. Яд. Подземелье. Раскаленные клещи. Но сначала она предложит деньги. Очень большие деньги. Поскольку «купить можно любого. Любого. Вопрос только в цене». Как тут не вспомнить Макиавелли, который утверждал, что великий государь должен быть похожим и на льва, и на лису! И сила ее убеждения такова, что аполитичный ведьмак все-таки промычал нечто похожее на согласие, правда, предупредив, что для борьбы с Предназначением одного меча маловато будет. (Здесь, кстати, тоже отмечу, что и Геральт — малый не промах. В борьбе с чудовищами можно лезть на рожон, но когда имеешь дело с сильными мира сего — особенно с такой особой, как распрекрасная и великодушная государыня Калантэ, — следует проявить недюжинную гибкость, или хотя бы сделать вид, что согласен исполнить королевский приказ).
Но и Львица была на должной высоте. Как говорят в Цинтре: «На ведьмака надейся, но сам не плошай». Помимо ведьмака, для встречи нежеланного гостя из Эрленвальда она приготовила весьма широкий арсенал воздействия, которым не брезгуют искушенные политики: клевету, подлог, угрозы и провокации. Цель оправдывает средства, не так ли?
И как только Железный Йож обозначился на горизонте, то есть в пиршественной зале, Калантэ тут же дала по нему несколько залпов убойной клеветы. Судите сами. Вот ее заявление, где она обвиняет Йожа в корысти:
— Вот как? — улыбнулась королева, но в ее глазах забегали зеленые искорки. — Стало быть, ты нашел короля на дне яра, безоружного, раненого, брошенного на произвол судьбы, на милость змей и чудовищ, и только после того, как он пообещал тебе награду, поспешил ему на помощь? А если б он не хотел или не мог обещать награды, ты оставил бы его там, а я до сих пор не знала бы, где белеют его кости?
А вот здесь упрек в нечистоплотности совмещен с угрозой расправиться с гостем:
— Стало быть, говоришь, награду тебе обещал Рёгнер? Что делать, трудновато будет призвать его сюда, дабы он расплатился с тобой. Пожалуй, проще отправить тебя к нему, на тот свет. Там вы договоритесь, кто кому задолжал. Я достаточно сильно любила своего супруга, Йож, чтобы не думать о том, что могла бы потерять его уже тогда, пятнадцать лет назад, если б он не захотел с тобой торговаться.
Да-с, клевета — страшнейшее оружие, особенно в устах тех, кто облечен властью. Оклеветанному следует обладать немалым мужеством, чтобы во всеуслышание заявить: венценосная особа лжет как сивый мерин. У Йожа из Эрленвальда пороху на это хватило. В словесной битве он держится твердо и, не впадая в оскорбительный тон, отстаивает свои права на Паветту с достоинством настоящего принца.
Когда же клевета и угрозы не возымели на Йожа ожидаемого действия, в ход был пущен более тонкий прием. И с более устрашающими последствиями. Прикинувшись «бедной овечкой», Калантэ сделала вид, что признает правоту безвестного рыцаря и идет на попятный.
— Хорошо. Как королева завтра я соберу Совет. Цинтра — не тирания. Совет решит, должна ли клятва покойного короля повлиять на судьбу наследницы трона. Решит, следует ли ее и трон Цинтры отдать бродяге без роду и племени или же поступить в соответствии с интересами государства.
Калантэ ненадолго замолчала, косо взглянув на Геральта.
— А что касается благородных рыцарей, прибывших в Цинтру в надежде получить руку принцессы… то мне остается только выразить соболезнование по случаю жестокого оскорбления, обесчестия и осмеяния, которым они здесь подверглись. Не моя в том вина.
В гуле голосов, прокатившемся по зале, ведьмак уловил шепот Эйста Турсеаха.
— О боги моря, — выдохнул островитянин. — Так не годится. Ты явно провоцируешь их на кровопролитие. Калантэ, ты их попросту науськиваешь…
Да, дражайший Эйст Турсеах, именно этого добивается Калантэ, искусно играя на амбициях других женихов, оскорбленных тем, что ценный приз в виде Паветты может уйти в весьма недостойные руки. Раз ведьмак Геральт медлит с выполнением королевского приказа, то с претендентом, козыряющим правом Предназначения, прекрасно могут справиться прочие «оскорбленные, обесчещенные и осмеянные» гости. Особенно если увидят морду лицо так называемого Йожа. Достаточно незваному гостю снять шлем, с которым он якобы не может расстаться по обету до полуночи, — и толпа сама озвереет.
И Калантэ не брезгует хитрой уловкой — по ее приказу полночь в королевстве наступает аж на час раньше своего срока.
— А посему, — продолжала королева, поднимая унизанную перстнями руку, — да исполнится закон, да исполнится клятва, выполнения которой домогаешься ты, Йож из Эрленвальда. Пробило полночь. Твой обет уже не действует. Откинь забрало. Прежде чем моя дочь выскажет свою волю, пусть она увидит твое лицо. Все мы хотим увидеть твое лицо.
Йож из Эрленвальда медленно поднял закованную в железо руку, рванул завязки шлема, снял его, схватившись за железный рог, и со звоном кинул на пол. Кто-то вскрикнул, кто-то выругался, кто-то со свистом втянул воздух. На лице королевы появилась злая, очень злая ухмылка. Ухмылка жестокого торжества.
Увы, торжествовала королева рано, и надо было ей все-таки прислушаться к барону Кудкудаку. Ибо клевета, обман и подлог лишь послужили наибольшему торжеству Судьбы. Выступивший арбитром Предназначения Геральт весьма некстати напомнил, что залог уговора между королем Рёгнером и рыцарем Йожом — принцесса Паветта — должна сама выразить свою волю и тем самым доказать, что является Ребенком-Предназначением. И, ко всеобщему удивлению, тишайшая Паветта, чьим мнением до этого никто не интересовался, из всех женихов выбрала человека, которого и человеком трудно назвать. Он не был ее ровесником (в отличие от прочих претендентов), не отличался особой красотой, не мог предложить ей ни высокого положения, ни огромного богатства. Её не смутил даже тот факт, что бо́льшую часть суток ее избранник оставался в образе зверя и в глазах других мог вызвать в лучшем случае только брезгливость.
И вот когда Предназначение продемонстрировало свою силу, Калантэ бросила в бой тяжелую артиллерию.
— Стража! — взвизгнула Калантэ.[…]
От дверей бежали стражники, вооруженные гизармами, глевиями и пиками. Калантэ, прямая и грозная, указала им на Йожа властным, резким жестом. Паветта принялась кричать, Эйст Турсеах ругаться. Все повскакивали с мест, не очень-то зная, что делать.
Но, как говорится, против лома нет приема… если нет другого лома Предназначения. Предназначение ревом гласом Паветты чуть не разнесло стены замка по камушку — и точно разрушило все планы хитроумной королевы. Пришлось отдать невесту тому, кому она была предназначена Судьбой, и тем самым снять с него чары. Следует отметить, что даже здесь Калантэ не потеряла своего лица — а для любого государя это немаловажное обстоятельство при поражении.
— Достаточно. — Калантэ выпрямилась, гордо подняв голову. — Довольно. Когда все кончится, я хочу видеть вас у себя в палатах. Всех, кто здесь стоит. Эйст, Паветта, Мышовур, Геральт и ты… Дани. Мышовур?
— Да, королева?
— А этот твой прутик… Я стукнулась спиной. И… окрестностями…
Во всяком случае, королевское чувство юмора осталось при королеве.
Так неужели у вас случилось поражение, прекрасная Калантэ?
«Ах, — улыбается она мне в ответ, — мы получили лимон — большой и очень кислый, прямо «вырви глаз». А теперь мы из него приготовим лимонад, смотрите и учитесь! Рухнул союз со Скеллиге? А вот и нет! Раз дочка этот союз проигнорировала, так есть еще одна незамужняя персона — прекрасная и достаточно молодая, готовая вступить в брак с лучшим представителем этих островов. Вы разве не видите, как восхитительно государственный интерес совпал с личным, прямо тюлька в тюльку! И это не единственный бонус, который можно извлечь! Раз наша неразумная дочка из всех возможных женихов выбрала не лучшего, а худшего — то разве подданные благородной Цинтры смирятся, что ими будет править бродяга без роду и племени? Конечно, не смирятся! Этот мезальянс серьезно отодвинет Паветту от трона, да и ее муженька тоже. Хвала Небесам, в Цинтре есть великолепная и разумная королева Калантэ, то есть я… а теперь еще и замужняя. Уж не знаю, кого благодарить, неужели то самое Предназначение? Тебе все понятно?»
«Да-с, ваше прекрасное величество, — киваю я и замечаю, как Железный Йож что-то записывает на манжете своего кафтана. — Мы это прекрасно запомнили».
Позднее люди, плавающие в самых глубинах цинтрийской политики, утверждали, что именно такой вариант королева и прорабатывала с самого начала, сговорившись с неким ведьмаком.
Какое-то Право Неожиданности. Так, Геральт? Что случилось дальше, ты, вероятно, помнишь. Калантэ притащила в Цинтру ведьмака, а ведьмак наделал там шороху. Не зная, что им манипулируют, снял заклятие с чудовищного Йожа, позволив тому жениться на Паветте. Тем самым ведьмак обеспечил Калантэ сохранение трона.
Вот так, не больше и не меньше! Именно так выглядит поражение, когда его завертывают в обертку победы и записывают на скрижалях истории! Да, такова многомудрая и распрекрасная государыня Калантэ. И «бродяга без роду и племени», ее зять, нашел прекрасную наставницу в искусстве государственного менеджмента. У которой он будет учиться, учиться и еще раз учиться.
В изложении LaL сага о Ведьмаке становится ближе к ПЛиО.
Первое прочтение - отслеживание сюжета, особенно приключения любимых персонажей.
Второе чтение, неторопливое - другое удовольствие. Детали, диалоги, внезапный юмор из осознания "так вот оно про что было", выстраивание своей картины авторского мира.
И вот третье, аналитическое чтение от LaL , просто восторг. Вот и сам читал, и перечитывал, и хронологию отношений Геральта с Йеннифер выстраивал .. а вот ключевого игрока толком и не приметил.
Огромное спасибо за раскладывание по полочкам, надеюсь что труд был приятным.
И вот третье, аналитическое чтение от @LaL , просто восторг. Вот и сам читал, и перечитывал, и хронологию отношений Геральта с Йеннифер выстраивал .. а вот ключевого игрока толком и не приметил.
Огромное спасибо за раскладывание по полочкам, надеюсь что труд был приятным.
Вроде темы моих эссе по "Ведьмаку" - разные, есть и про шпионаж, и про магичек, и про историографию, и про войну... но Эмгыру удавалось пролезть практически в каждую тему. Хоть тушкой, хоть чучелом. . Как это получалось - сама не знаю
Вроде темы моих эссе по "Ведьмаку" - разные, есть и про шпионаж, и про магичек, и про историографию, и про войну... но Эмгыру удавалось пролезть практически в каждую тему. Хоть тушкой, хоть чучелом. . Как это получалось - сама не знаю
Я не знаю, но я подозреваю.
Притягательность королей, плюс загадочность личности. Ну не может же такая сволочь не иметь своей оправдаловки?
И вам, полагаю, было интересно открывать Эмгыра как личность с историей, а не просто как "южный тиран, разжигатель войн, инцестный извращенец".. добавить по желанию.
И да, перечитывал бы я сейчас, обращая внимание именно на политику - там именно что невнятные взбрыкивания северных королей и стальная воля Йожа, будущего императора.
И вам, полагаю, было интересно открывать Эмгыра как личность с историей, а не просто как "южный тиран, разжигатель войн, инцестный извращенец".. добавить по желанию.
И да, перечитывал бы я сейчас, обращая внимание именно на политику - там именно что невнятные взбрыкивания северных королей и стальная воля Йожа, будущего императора.
На мой скромный взгляд, все правители у пана Сапека - одного поля ягоды. А магики и того хуже - борзые до невозможности.
Что касается калибра, то королева Калантэ личность того же масштаба, что и Эмгыр. Мне было интересно пересказывать одну и ту же историю, но как бы с разных колоколен, с точки зрения заглавного персонажа повествования. Просто ей не повезло - бог Сапек оказался на стороне более сильной армии.
Опять обратимся к вездесущему Кодрингеру… право, живи он в нашем реале, из него бы поучился неплохой представитель желтой прессы!
Связь Паветты с расколдованным чудовищем оказалась для вельмож таким шоком, что они без слов одобрили неожиданный брак Львицы с Эйстом Турсеахом. Ярл с Островов Скеллиге показался им лучше, нежели бродяга Йож. Таким образом, Калантэ продолжала править страной. Эйст, как все островитяне, относился к Калантэ со слишком большим пиететом, чтобы в чем-либо ей противоречить, а исполнение королевских обязанностей попросту утомляло его. Он полностью отдал бразды правления в ее руки. А Калантэ, пичкая себя медикаментами и эликсирами, таскала супруга в постель днем и ночью. Хотела править до последнего своего часа. А уж если и быть королевой-матерью, то матерью собственного сына. Однако, как я уже сказал, амбиции-то непомерные…
Уважаемый Кодрингер, скажу вам прямо, вы разбираетесь во всех тонкостях цинтрийской политики, но о любви рассуждаете как мужчина, которому женщины всю жизнь отказывали! А между прочим, во втором браке Калантэ познала настоящее женское счастье — она любила сама и была любима. Поэтому неудивительно, что супруги могли лечь в постель и ночью, и днем. Но как каждая правящая чета, они еще мечтали о сыне… есть такой бзик у всех королей и королев! Так что амбиции амбициями, а любовь любовью. Не путайте божий дар с яичницей!
Тем более что муж, которого избрала королева — чистое золото! В браке не перечит, к власти не рвется. Немаловажный факт — моряки всегда красивы, они высоки и статны, поскольку их работа подразумевает постоянный физический труд. Иметь рядом на троне статного мужчину — мечта любой правящей королевы! Если не верите, то у нынешней английской королевы спросите! А длительное ожидание мужа из плаванья только способствует искренней радости при встрече. Сам Эйст Турсеах, кстати, своим привычкам не изменял и предпочитал длительные морские путешествия всяким королевским приемам. И своему новоиспеченному родственнику, герцогу Дани, как теперь называли Йожа, тоже советовал не сидеть сиднем дома, при жене и теще, а больше ездить по стране. Или бывать с женой на Скеллиге, где им всегда были рады.
Правда, жизнь так устроена, что получить все — невозможно даже царственной особе (это вам потом и император Эмгыр скажет). Став почти неограниченной правительницей и счастливой супругой, Калантэ не смогла стать счастливой матерью сына-наследника. И дочке Паветте тоже не посчастливилось произвести на свет сына, у нее родилась «всего лишь» девчонка, единственный росток на древе цинтрийской династии.
Но это цветочки… была еще одна ложка дерьма в бочке счастья заноза в личной жизни распрекрасной королевы Цинтры.
Семейные отношения между Калантэ и герцогом Дани описаны в романах очень скупо. Последний говорит о своей теще весьма обтекаемо: «А меж тем Калантэ внимательно, очень внимательно следила за моими руками». Его собеседник ведьмак Геральт вставляет свои три копейки, метко замечая: «Она никогда тебе не доверяла». Пожалуй, так могли бы отзываться друг о друге игроки в покер.
Сама Калантэ о зяте распространяется еще меньше. Но есть в романах косвенные признаки, что ее отношения с новоиспечённым герцогом Цинтры смело можно охарактеризовать как нелюбовь и семейную войну. Например, вот как верноподданный цинтрийский маршал Виссегерд говорит о браке принцессы Паветты и Дани:
— Этот пес, — Виссегерд указал на Геральта пальцем, — содействовал обручению Паветты, дочери королевы Калантэ, с Дани, никому не известным приблудой с юга. В результате этого собачьего союза позже родилась Цирилла, предмет их мерзопакостного сговора. Ибо вам следует знать, что ублюдок Дани заранее пообещал девочку ведьмаку в качестве платы за возможность марьяжа.
Уверена, верноподданный не с бодуна порочит княжескую чету, а лишь повторяет то, что неоднократно слышал из царственных уст. Скажу честно, традиционные семейные «терки» между тещей и зятем — дело житейское. Ну не приглянулся королеве Йож, или как там теперь прикажете его называть, с самого начала. Годами он ей почти ровесник, происхождения туманного, беден как церковная крыса, и ко всему прочему характер независимый и ершистый — сплошные колючки. Нет чтобы лишний раз комплемент теще отвесить, да не дуться как мышь на крупу, когда она в сердцах публично обзовет его «приблудой», а их брак с Паветтой — «собачьим союзом»! А что вы хотите, в королевскую семью взяли — отмыли, накормили, обогрели, человеческий облик вернули! Так что гонор свой попридержи, чай не королевский сын!
Но была у Львицы настоящая причина не любить нелюбимого зятя, и причина не шуточная. Тот от радости, что перестал быть чудовищем, взял и да выкинул неслыханный фортель — решил самолично отблагодарить ведьмака Геральта. А поскольку зятек — гол как сокол, то в своей благодарности не нашел ничего лучшего, чем пойти по пути «пентюха» Рёгнера. И вот в королевской семье растет второе Дитя-Предназначение. Второе, когда и одного уже много! И это Дитя-Предназначение — единственная наследница Цинтры и свет в окошке для бабушки-королевы. Да-с, если внешностью малютка Цири пошла в мать и бабку, то характер — ого-го… только бабушкин! «Львенок из Цинтры» называют Цириллу те, кто помнит, какой была Калантэ в детстве. «Это ж не ребенок, это ж дьяволёнок», – вздыхают другие, кому не по нраву женское правление.
Смерть герцогской четы в Бездне Седны еще больше обострила проблему наследования в Цинтре. Если раньше внучка для Калантэ была сокровищем, то теперь она стала поистине бесценной. И единственную кровиночку отдать ведьмаку? Нет уж, дудки!
Королева не была бы Львицей из Цинтры, если бы опустила руки и не предприняла второй бой с Предназначением. Едва Цирилла родилась, как Калантэ решила пойти на упреждение и решить проблему самым радикальным образом. Об этом свидетельствует друид Мышовур в разговоре с Геральтом.
— Когда ребенок родился, это было шесть лет назад, она вызвала меня, приказала отыскать тебя и убить.
— Ты отказался.
— Калантэ не отказывают, — серьезно сказал Мышовур, глядя ему в глаза. — Я был готов отправиться, но тут она снова вызвала меня. И отменила приказ, не объяснив почему.
Обратите внимание, хотя и стояли Ведьмак и Мышовур плечом к плечу на достославном пиру, когда Паветта своим завыванием крушила замок, но через энное количество лет друид, не моргнув глазом, готов исполнить приказ королевы и убить бывшего сотоварища. В будущем столь же бестрепетно отдаст тот же самый приказ Риенсу и император Эмгыр, который тоже будет кое-чем обязан Геральту. У великих государей, дражайший ведьмак, ничего личного, бизнес государственный интерес — превыше всего!
Однако королева передумала и отменила свой приказ. Что было причиной этой перемены? Испугалась Предназначения? Или в сердце постучало милосердие? Или в голову пришло решение: «Не плюй в колодец! А вдруг снова придется напиться?» Или заглянула та же самая мысль, что потом посетит светлую темную голову ее зятя: «Всегда можно найти какое-то менее драматическое средство. Их множество»?
Но, отменив приказ, отдавать единственную внучку Геральту Калантэ тем не менее не собиралась. Вначале она надеялась, что проблема рассосется сама собой — уж больно опасна профессия ведьмака, и всегда можно надеяться, что оборотень или упырь сыграют на стороне королевы. Когда эта надежда не оправдалась, она решила вступить в переговоры с Геральтом. Договориться по-хорошему, прежде чем вновь пытаться изменить Предназначение по-плохому.
И к обещанной встрече, что состоялась через шесть лет, Калантэ подошла во всеоружии. Она навела справки — что собой представляет ведьмачье обучение — и выяснила, что из двадцати претендентов лишь один выдерживает все испытания. И раз шансы выжить невелики, так почему взамен царственного ребенка не предложить другого, попроще?
К тому же и Предназначению выпадал шанс показать свою силу — Геральт должен был выбрать «своего» из десяти мальчишек, что играют около замка. Если Предназначение непреложно, и Судьбу не обманешь, то выбор наверняка падет на дитя принцессы Паветты и князя Дани. Если же ведьмак обмишурится — что ж… тоже с пустыми руками не уйдет. Выбор почти честный, лишь с самым маленьким подвохом. Как известно всем, Дитя-Предназначение рождено девочкой, а выбор Геральту предстояло сделать среди мальчишек. В том, что ему неизвестен пол ребенка, ведьмак сам виноват. Знал бы — предложила бы выбрать из десяти девочек. Впрочем, упрекнуть Калантэ в простом мухлеже тоже нельзя — Дитя-Предназначение будет бегать вокруг да около ватаги мальчишек и формально на означенном отборе присутствовать.
Ведьмак отвернул голову. Он слышал крики детей, играющих в высохшем внутреннем рве, окружающем дворцовые стены. Ребят было около десятка, и шумели они жутко, перекрикивая друг друга тонкими, возбужденными, ломкими, переходящими в фальцет голосами. Носились по рву туда и обратно, напоминая косяк быстрых рыбок, молниеносно и неожиданно меняющих направление, но всегда держащихся вместе. Как обычно, вслед за шумливыми, тощими, как пугала, старшими мальчиками бегал не поспевающий за ними, задыхающийся малец. []Топоча, словно банда гоблинов, ребятишки забрались наверх и пронеслись мимо них. Геральт заметил, что недалеко от головы мчащегося стадка бежит развевающая светлой косой девочка, такая же худая и вопящая, как мальчишки. С диким воем ватага снова ринулась вниз по крутому склону рва, по крайней мере половина из них, включая девочку, съехали на ягодицах. Самый маленький, все еще не догнавший остальных, упал, захныкал и уже внизу громко расплакался, схватившись за разбитую коленку. Другие мальчишки окружили его, дразня и посмеиваясь, потом помчались дальше. Девочка опустилась перед мальчуганом, обняла, вытерла ему слезы, размазав по мордашке кровь и грязь.
Вот здесь я отдаю должное Калантэ — ее единственная любимая внучка растет совсем не так, как единственный любимый сын короля Генриха Восьмого из достопамятной повести «Принц и нищий». Тот, зубрящий латынь и греческий и одетый в шелк и бархат, отчаянно мечтает побегать с ватагой сверстников, поиграть в их шумные игры, а то и просто славно подраться. Напротив, «дьяволенок» Цири всегда окружена однолетками, верховодит ребятами и своим тельцем обмеряет призамковые холмы и овраги. Однако смею заверить, ее друзья — отнюдь не нищие, скорее всего — дети придворных или, в крайнем случае, дворцовой челяди. Вряд ли Калантэ позволила бы внучке якшаться со всякими отбросами. И вряд ли у родителей этих детей королева поинтересовалась — согласны ли они отдать своих сыновей в ведьмачье обучение.
В сериале «Ведьмак» обменный план Калантэ получил несколько иное развитие — там королевой изначально выбрана девочка, весьма похожая на Цириллу (возможно, в будущем ЛжеЦирилла). Она без звука согласна выполнить приказ королевы, только просит позволения попрощаться с родными. Полагаю, что девочка весьма родовита и ей в головку с пеленок вдолбили, что выполнение приказов королевы в Цинтре — есть прямая обязанность поданных любого пола и любого возраста. И не только обязанность, но и честь.
Но Геральт, предупрежденный Мышовуром, отвергает эту сделку и выдвигает свое контрпредложение. Коли желает королева оставить себе ребенка, то пусть оставляет. Достаточно только попросить об этом его, ведьмака. Просто попросить.
Кажется, чего же проще? Всем известно, что от поклона еще ни одна спина не переломилась… но только не королевская. Это простое на первый взгляд условие ставит Калантэ просто на дыбы. С какой стати ей, могущественной королеве, просить и унижаться… и перед кем, перед этим бродягой?! Он разве не знает, что...
императоры королевы не беседуют с теми, имя которым «никто». Императоры королевы не признаются в ошибках тем, имя которым «никто». Императоры королевы не просят прощения и не каются перед теми, которые…
А если Геральту эти прописные истины неведомы, то... «...Под моим дворцом есть глубокие ямы. Предупреждаю: еще немного, еще слово — и ты закончишь в них свою жизнь...»
... и где точно наступит просветление ума и ослабление самомнения.
У Геральта хватает ума в ответ на яростную вспышку Калантэ опустить голову и опуститься на колени. Да-с, именно в такой позе следует внимать Львице из Цинтры, когда она в гневе.
Между ними происходит весьма любопытный разговор, из которого становится ясно, что Калантэ — не единственный человек, решивший побороться с Предназначением. Сам Геральт тоже вступил в борьбу с Судьбой, правда, выбрав для этого наименее радикальный способ — бегство. За все шесть лет он ни разу не удосужился поинтересоваться ребенком, хотя бы задав третьим лицам самые банальные вопросы — какого пола дитя? как его зовут? как он выглядит? здоров ли?
Геральт совсем не хочет, чтобы неизвестный мальчик повторил его собственную судьбу. И своим упорством в принятом решении, не желая обрекать ребенка на раннюю смерть, а королеву — на черное отчаяние, в борьбе против Предназначения он берет ответственность на себя. — А если… если Предназначение не только миф? Если оно все же существует, то не может ли оно отомстить?
— Если будет мстить, то мне, — спокойно ответил он. — Ведь против него выступаю я. Ты-то выполнила свою часть обязательства. Ведь если Предназначение не легенда, то из указанных тобою детей я должен был выбрать соответствующего.
Не скрою, разговор Калантэ и Геральта о Предназначении я перечитала несколько раз, прежде чем понять, почему столь отважный человек не желает иметь дела с Предназначением. Верит ли он в него? Чего боится? И признаюсь, не с первого раза до меня дошло, что Предназначение Цири может свершиться только тогда, когда Судьба в лице третьих лиц (простите за тавтологию) вмешается в ее жизнь, лишит ее привычного уклада, родных и близких. Вот только тогда Геральт возьмет опеку над Цири и сделает то, что потребует от него Предназначение. Именно так он его понимает.
Откровенный разговор примиряет Калантэ с ведьмаком. Пожалуй, поговорив с ним, что называется, по душам, королева принимает самое верное и «отвечающее законам чести решение» — положиться и уповать на волю Предназначения. Как говорят в реале: «Человек предполагает, а Бог/Судьба/Предназначение располагает».
В своем расположении к ведьмаку Калантэ даже готова показать ему ребенка Паветты, не скрывая, что оное дитя тоже ждет с ним встречи. Что ни говорите, а против лома Предназначения — нет приема…
Мы же, в свою очередь, можем отметить: отпустив ведьмака с миром, Калантэ пока не знает, что есть еще один человек, который столь же упорно идет наперекор Судьбе и борется с Предназначением. Он уже предпринял одну попытку «обмануть» Предназначение, когда пытался обманом вывезти Цириллу и организовать совместную «гибель» в Бездне Седны. Если бы попытка удалась, то Дитя-Предназначение считалось бы погибшим, и судьба Цири могла повернуться по иному.
Беседуя с Геральтом, Калантэ находится в неведении и почитает своего зятя мертвым. Об этом свидетельствует грусть, которую она не может скрыть, когда говорит о гибели дочери и о том, что Дани, ее Предназначение, разделил ее судьбу.
— Когда Паветта… Ты уже знаешь?
— Знаю, — Геральт склонил голову, — и сочувствую от всей души.
— Нет, — прервала она. — Это было давно. Я, как видишь, уже не ношу траура. Носила достаточно долго. Паветта и Дани… Предназначенные друг другу… До конца. Ну и как тут не верить в силу Предназначения?
Однако пройдет еще немного времени, и она будет убеждена, что «бродяга без роду и племени» красуется на императорском престоле Нильфгаарда и, погубив ее дочь Паветту, задумал осквернить супружеством свою дочь — княжну Цириллу.
Глава 5 Женихи для принцессы Цириллы : королева говорит, королева действует
Прежде чем приступить к новой главе, хочу извиниться, что, обсуждая взаимоотношения королевы Калантэ и императора Эмгыра накануне падения Цинтры, я в чем-то повторю то, о чем написала в эссе «Молодые и зрелые годы императора Эмгыра». Как гласит поговорка — тех же щей, но пожиже влей. В свое оправдание только замечу, что щи будут погуще и приготовленные по рецепту с точки зрения королевы Калантэ.
Собираясь писать главу по такой волнующей меня теме, как женихи принцессы Цириллы, я, набравшись храбрости, обратилась к королеве и задала ей несколько вопросов.
— Ваше прекрасное величество, я счастлива говорить с королевой, красоту которой превышает только ее мудрость, а с ними может соперничать только ее прозорливость… Поведайте нам, мне и читателям виковарского журнала "Мужское здоровье", когда вам стало известно, что «бродяга без роду и племени», ставший императором Нильфгаарда, и есть ваш бывший зять герцог Дани?
— Когда, интересуешься? Когда этот Дани… — нет, гадюка подколодная, которую я когда-то пригрела на своей груди! — имел наглость второй раз посвататься, прося руки моей внучки, принцессы Цириллы! А ей еще десяти лет не сравнялось!
— Ваше величество, но у великовельможного пана Сапковского об этом ни строчки не написано!
— Что за пан? Летописец? Ох уж эти сказки летописи, ох уж эти сказочники летописцы! Что они знают?! Я им разве докладываю? Сватался, супостат, сватался… можешь не сомневаться. Цири у нас невеста завидная, умненькая, хорошенькая, как цветок на лугу, да и приданого у нее после моей смерти — целое королевство. Всякий король с руками оторвет! А мы должны выбрать самого лучшего… с точки зрения государственного интереса Цинтры. Нильфгаард, сама знаешь, наш сосед с недавних пор, и присмотреться к нему мы должны были внимательно.
— Вот-вот, ваше величество… сосед. В Мурлындии, откуда я родом, про таких говорят — спаси меня, Солнце, от таких соседей, а от врагов я и сама избавлюсь. Прошлый император-узурпатор уж на что был загребущим, сколько земель захватил, а этот… боюсь, ничем не лучше прежнего, тоже готов «расширяться» за счет сопредельных держав! Сейчас только непроходимые Амеллы отделяют ваше государство от его так называемой «просвещенной» империи!
— Не такие уж Амеллы и непроходимые. У нас в Цинтре говорят: «На горы надейся, но сам не плошай!». Дозоры я на границе поставила. Бдят.
— Ваше величество, но вы сказали, что император сватался к вашей внучке. Может, это не так и плохо… с точки зрения государственного интереса, естественно. У вас товар, у них — купец, как говорят в нашей Мурлындии. Кстати, о товарах… Вам известно, сколько в этом Нильфгаарде фабрик и заводов… то есть мануфактур, я хотела сказать? Нильфгаард называют мастерской Неверлэнда! И товары у них все высшего качества. А купеческие гильдии имеют немалый вес в политике империи, говорят, даже императором вертят, как собака хвостом. А у вас Яруга — водные ворота во все северные королевства, транзитные пути. Это же золотое дно!
— Знаю, знаю. Мы все плюсы и минусы имперского сватовства на королевском совете обмерили до дюйма и взвесили до унции. Что и говорить, профит от женитьбы огромный. Во-первых, Цинтра вступает в унию с самым большим и могущественным государством Неверлэнда. Благодаря этому альянсу, нам уже не грозит вторжение. Во-вторых, Цинтра в будущем получает соправителя, перед которым ни один наш аристократ не рыпнется. В-третьих … да, транзитные пути. Сколько пошлин за транзит можно собрать!
— А какие минусы, ваше величество? Император, говорят, не молод. Уже сорокет сравнялся.
— Милочка, не говори чепухи. Это не минус, в сорок лет жизнь только начинается.
— Так в чем же дело?
— М-м-м… когда мы их императорскую кандидатуру со всех сторон рассматривали, Мышовур, наш первый советник, возьми да и брякни — само Предназначение мне в зятья набивается. Мол, был у меня в зятьях Йож, так теперь еще один Ёж будет. На нильфгаардском наречии — имя «Эмгыр» созвучно слову «ёж». А Мышовур, будучи друидом, наименование всей флоры и фауны на всех языках знает. Вот тут меня прямо оторопь взяла, шо — опять Йож? И сразу вспомнилось, что этот Эмгыр престол захватил аккурат после того, как «мой Йож» сгинул, не раньше и не позже. Совпадение? Нет, не думаю! И я решила подождать, потянуть время. Послала в Нильфгаард посланников, якобы обсудить приданное Цириллы. Между прочим, милочка, раз выдаешь девушку замуж за императора, то и приданое требуется в императорском размере, иначе нельзя, не комильфо. Выбрала людей из тех, кто лично видел моего зятя при жизни.
— Узнали? Он?!
— Увы, не признали. Совсем другой человек, сказали, ни внешностью, ни поведением не напоминает его. По обличью-то навроде бы, того-этого, пригожий, хучь суровый.
— Так, может быть, и не он, ваше величество?
— Он, чума его возьми, он! Посланники из Нильфгаарда флорины привезли, монеты нильфгаардские, с его профилем. Я что, шнобель своего зятя не узнаю, раз он у меня в печенках?
— Профиль типично римский нильфгаардский, ваше величество. Половина нильфов с таким же профилем.
— А ты, милочка, с нильфами, вижу, знаешься? Из Виковаро, говоришь? Там у вас в шеф-редакторах, часом, не виконт де Ридо? Интересуешься, выспрашиваешь… шпионишь? Эй, стража!
Вас, возможно, позабавит этот выдуманный диалог, но каждая шутка всегда содержит только долю шутки. Сватовство императора Эмгыра вполне могло иметь место, поскольку королеве Калантэ прекрасно было известно его намерение жениться на Цирилле, как и то, что он приходился ей зятем. Иначе зачем же ей было считать, что «уж лучше пусть кровь девочки прольется на брусчатку Цинтры, чем подвергнется осквернению…Супружеством с императором Эмгыром?» Есть и воспоминание самого Эмгыра о том, что из «тех, с кем мы встречались Цинтре, многие потом побывали в Нильфгаарде и видели меня на аудиенциях, и не могли узнать, ибо отсутствие бороды и характер поведения совершенно изменили меня». И посвататься Эмгыр мог именно тогда, когда Цирилле исполнилось десять лет, поскольку в это же время Калантэ срочно, в пожарном порядке, подыскивала для внучки не только жениха, но и будущего военного союзника Цинтры.
Политическая интуиция и здесь не подвела Калантэ. Уж как бы ни желал «скверный нильфгаардец» «осквернить» жениться на Цири, но была у него и другая цель. Будучи лучшим учеником цинтрийской королевы, он весьма гибко сочетал личный интерес с государственным. Причем государственный интерес превалировал.
Но военные и аристократия активно подталкивали меня к войне и нападению на Цинтру. Клялись, что этого жаждет народ, что народу требуется жизненное пространство, что следование vox populi будет чем-то вроде императорского испытания. Я решил убить двух зайцев одной стрелой. Одним махом заполучить и Цинтру, и Цири.
Позже, активно ведя завоевания, Эмгыр отлично сознавал, что есть в его активах такие куски, за которые следует держаться зубами и ногтями до последнего нильфгаардского солдата. «Вот он приближается — интерес империи, — подумал он. — Лжепринцесса, лжекоролева Цинтры, лжевладелица устья реки Ярры, которое так необходимо империи.
Если поглядеть на карту, то мы увидим, что устье Ярры/Яруги контролируют два государства — Цинтра и Вердэн. Именно на них нацелится Нильфгаард, когда начнет военную экспансию на Север, причем Цинтра пойдет в качестве первого блюда, а Вердэн — в качестве второго. И чтобы как-то противостоять агрессивному соседу, этим государствам следовало объединить свои силы и начать «дружить» против третьего.
Эту прописную истину сразу осознали и Калантэ, и ее коллега — король Вердэна Эрвилл. А лучший способ заключения военного союза — королевский марьяж. Тем более, что у короля Эрвилла тоже имелся «купец» — его сын-наследник принц Кистрин, мальчик чуть постарше Цириллы.
Вспомним, какой скалой стояла Калантэ, когда аристократы принуждали ее выдать замуж Паветту, тоже чуть ли не с десятилетнего возраста. А здесь ситуация изменилась — и десятилетняя Цири направлена в качестве невесты в соседнее государство как надежный залог будущего трактата о дружбе и военном союзе.
Калантэ не смутило, что сама Цири еще не осознала, что главная ее задача как наследницы цинтрийского престола — с помощью брака усилить родное государство. Своей избалованностью и самоуверенностью цинтрийская принцесса в повести «Меч Предназначения» лично мне напомнила молодую королевну из пьесы Самуила Маршака «Двенадцать месяцев»: девочку, привыкшую измерять окружающий мир исключительно своими «хотелками». Цирина «нехотелка» выйти замуж за Кистрина стоила жизни одному по-рыцарственному глупому мальчишке. Да и с ведьмаком Геральтом она не слишком церемонится — ее разговор с ним начинается со слов «Пожалуюсь бабушке, и тебе отрубят голову!».
Также Калантэ вовсе не смутило, что, по слухам, король Эрвилл — любитель маленьких девочек. Только не говорите, что она об этих слухах не знала, когда сами же рыцари вердэнского короля говорят про своего владыку:
«Все знают, что такое Эрвилл и что он любит. Все думают, что он с тобой… что он тебе спьяну что-то сделал, а потом велел утопить в пруду!»
Вердэнский король был заинтересован женить своего «Ваньку» на «Ульянке», поскольку тоже понимал, что «вот-вот начнется война с Нильфгаардом, а трактат о дружбе и союзе» с Цинтрой ему нужен как воздух. Однако, заполучив Цириллу как невесту, а потом и как жену для своего сына, король Вердэна обретал над ней власть как над своей подданной, и имел полное право и с маслом съесть, и на бутерброд намазать. И знаете, какая перспектива перед ним открывалась? Государственный интерес Вердэна требовал как можно быстрей консумировать брак между Цириллой и Кистрином, чтобы заиметь наследника мужского пола, который по цинтрийским законам мог претендовать на престол впереди своей матушки. И уж если говорить правду, то «снохачество» имело место и в средневековой Европе, и в средневековой Руси, а своим реализмом сага «Ведьмак» может посоперничать с реалом.
Но Предназначение опять сказало свое веское слово, и Цирилла, сбежав от жениха, встретила свою Судьбу в лице Геральта в Брокилонском лесу. Глас Предназначения услышали даже дриады — девочка вернулась к своей бабушке. Калантэ, дабы сохранить лицо, придумала какую-то невнятную причину, чтобы не извиняться перед вердэнским королем за скверное воспитание внучки, и включилась в поиски нового марьяжа и нового союза.
Следует признать, что в грядущей войне у Калантэ уже был союзник, которому могли позавидовать все короли Неверлэнда. Такого поклонения, каким была окружена Львица из Цинтры на Скеллиге, не знал ни один король и королева на Севере. И дело было не только в том, что она избрала одного из рыцарей Скеллиге в свои короли-консорты. Уж не знаю, каким образом, но в сознание островитян была внедрена легенда:
— Королевская кровь Цинтры, — начал Крах, — удивительнейшим образом связана с морем. Когда умирает кто-либо из женщин этой крови, море начинает безумствовать. Тогда люди говорят, что Ард Скеллиг оплакивает дочерей Рианнон. Потому что в этих случаях шторм бывает таким зловещим, что бьющие с запада волны продираются сквозь расщелины и пещеры на восточную сторону острова и из скал неожиданно вырываются соленые потоки. А весь остров дрожит. Простой народ говорит: это рыдает Ард Скеллиг. Опять кто-то умер. Умерла кровь Рианнон. Старшая Кровь.
У Калантэ были все основания утверждать: «У Цинтры есть два союзника — ее армия и флот со Скеллиге». И второй союзник, заметим, оказался еще надежней, чем первый, ибо дрался за Цинтру до конца и даже дольше.
Двенадцатилетняя Цири чуть было самостоятельно не внесла свою лепту в упрочение данного союза, когда закрутила свой первый детский роман с неким Яльмаром, внебрачным сыном ярла Краха ан Крайта. Похоже, королева Мэва была права, когда говаривала:
А в Львенке течет кровь Калантэ. Очень горячая кровь. Я знала Калю, когда еще была молодой. Ей достаточно было увидеть парня, как она тут же начинала сучить ножками, да так, что если б хвороста куда надо подкинуть, он в тот же миг занялся бы живым огнем! Ее дочка, Паветта, мать Львенка, была один к одному такая же. Скорее всего и Львенок недалеко ушел от маменьки.
Ярл Крах, испытывая к Цири большую симпатию, тем не менее, в какой-то мере подтверждал характеристику Мэвы:
У Львенка горячая кровь, что ей все трын-трава, потому как она бесстрашная, чтобы не сказать — психованная…
История первой любви Цири весьма романтична, но вот родственники влюбленных рассматривали ее с другой колокольни. Яльмар был юношей многообещающим — вскоре он докажет свою мужественность на Марнадальских ступенях и в других сражениях Первой и Второй Северных войн. Но, по мнению королевы Калантэ, брачный союз ее единственной внучки должен был принести Цинтре нечто большее. Во-первых, сей потенциальный жених по своему происхождению являлся ублюд… кхе-кхе, королевским бастардом. Во-вторых, королеве была важна не сама персона Яльмара — а та сила, которая стояла бы за его спиной. Скеллиге же и без Яльмара Кривоустого было у нее в кармане. Поэтому ярл Крах ан Крайт, вооружившись ремнем, вбил в своего сына «просветление ума», а за несостоявшейся невестой со своим ремнем срочно приехала бабушка. Никогда такого не было, и вот опять! Виданное ли дело, чтобы зеленая молодежь самолично решала вопрос о собственной женитьбе?
Тем более, Калантэ время даром не теряла и высматривала лучшую партию для внучки. Свидетельствует несостоявшийся свекр Крах ан Крайт:
«У нее были матримониальные планы касательно Цири, кажется, имелся в виду Танкред Тиссен из Ковира, а может, реданский Радовид…»
Ну что ж — кандидатуры шикарные, одна лучше другой. Я говорю не про Танкреда и Радовида. Эти юнцы зелены как виноград, и какими королями они станут — покажет только время. А вот королевства, куда Калантэ закидывала свои удочки, являлись самыми перспективными на Севере Неверлэнда с многих точек зрения. Ковир по своей экономической мощи мог запросто соперничать с Нильфгаардом, что потом углядели глазастые чародейки из могущественной Великой Ложи, да и военный потенциал у него был не маленький. Предложи Калантэ королю Эстераду Тиссену транзитные пути Яруги в качестве приданого Цири, тот сразу бы провозгласил: «Яруга не для нильфов!». И подтерся бы договором о нейтралитете с нильфгаардской империей, если бы черные сунулись в Цинтру. Реданский король Визимир в качестве свекра Цири тоже был бы отличным вариантом. Дальновидный политик, замечательный дипломат, опытный воин — именно он в дальнейшем создаст Союз Четырех королей, который даст отпор нильфгаардским захватчикам на Содденском поле. А ведь этот союз создавался отнюдь не за неделю и не за месяц. Только представьте: если бы Цинтра присоединилась к нему, то история Неверлэнда, возможно, была бы совсем иной.
Так же прошу отметить, что и Реданию, и Ковир отделяли от Цинтры другие государства — и, стало быть, ей поглощение не грозило. При таком раскладе Цинтра сохраняла свою политическую самостоятельность, как, например, Аквитания сохраняла свою, когда ее правительница Алиенора вышла замуж за Генриха Плантагенета.
Да-с, королевства Редания и Ковир в сравнении с Вердэном — рыбы государства высшей категории, а для Цинтры и Цири Калантэ желала только самого лучшего. К сожалению, оба королевства — не ближний свет, и сватовство по какой-то причине застопорилось. То ли сама Калантэ никак не могла решить, кто для Цинтры будет лучше — умный Радовид или красивый Танкред, то ли отцы королевичей оказались привередливыми и желали получить Цири на своих условиях, поскольку Калантэ в них нуждалась больше, чем они в ней. И когда враг, которого ждали уже два года, вдруг объявился у врат Цинтры, союзников у Калантэ не оказалось. Только армия Цинтры. Только ограниченный контингент со Скеллиге.
P.S. Если есть желание ознакомиться со статьей об императоре Эмгыре, опубликованной в журнале "Мужское здоровье", то можете заглянуть сюда. Фотосет +16
Сразу оговорюсь, о войне я буду рассуждать не как теоретик и не как практик, а как зритель фильмов и сериалов, а также читатель исторических и околоисторических романов.
Но прежде чем начать главу «Королева на войне», давайте зададимся вопросом: «А какой была Цинтра под управлением Львицы перед тем, как приняла на себя удар в Первой Северной войне»? Вы мне ответите: «Да об этом ничего неизвестно! Пан Сапек в своей саге описывает исключительно приключения некоего ведьмака, а не скучные социально-экономическое реалии королевств Неверлэнда! Ладно, про Реданию или Темерию при большом желании еще можно что-то накопать, но про Цинтру… да еще в довоенном состоянии? Легче сову на глобус натянуть!» Ну что ж, попробуем и натянуть…
Если мы взглянем на карту Неназванного Континента, то увидим, что Цинтра по территории значительно уступает таким королевствам, как Редания, Темерия или Каэдвен. Нильфгаардский посол Шилярд Фиц-Эстерлен при заключении цинтрийского мира так отзывается о государстве, послужившим местом подписания сего договора:
Однако Эмгыр берет в жены эту девушку. Отвергает возможность примирения с князьями и вместо нильфгаардской княжны берет в жены Цириллу из Цинтры. Почему? Чтобы завладеть маленьким нищенским государствишком, половину которого, если не больше, он и без того присоединил бы к империи путем переговоров? Чтобы овладеть устьем Яруги, которое и без того уже находится во владении совместных нильфгаардско-новиградско-ковирских компаний морской торговли?
Оставим на совести посла оценку императорских завоеваний, тем более что эта пренебрежительная характеристика Цинтры дается только в его мыслях. При Белом Пламени, Пляшущем на Курганах Врагов, он вряд ли осмелился бы произнести вслух сию околесицу. Слава Великому Солнцу, что он еще вспомнил про устье Яруги, которое так важно для международной морской торговли вообще — и для всемогущих нильфгаардских корпораций в частности.
Кстати, об Эмгыре… Есть весьма любопытный разговор, который император ведет с главным своим военачальником, маршалом Мэнно Коегоорном. Бывший герцог Дани вспоминает Цинтру во времена, когда он жил в примаках у королевы Калантэ (естественно, скрыв сей вопиющий факт от своего собеседника):
— Как ты находишь эту страну, наместник? Удалось полюбить свою новую провинцию?
Маршал вздрогнул, застигнутый врасплох. Такого вопроса он не ожидал. Но долго над ответом не задумывался. Неискренность и нерешительность могли обойтись слишком дорого.
— Нет, ваше величество. Не полюбил. Страна какая-то… угрюмая.
— Некогда она была другой. Увидишь. Еще будет прекрасная, радостная Цинтра, Коегоорн. Обещаю.
Именно «прекрасной и радостной» запомнил Цинтру император, что, без сомнения, свидетельствует о стабильности и процветании страны под управлением его нелюбимой тещи.
О том, какой была Цинтра до Первой Северной войны, вскользь упоминают и братья-короли на достопамятном саммите в Хагге.
— Это должна быть свободная страна, — возразил Визимир. — Свободная, независимая и сильная. Страна, которая будет <b>железными воротами, подместьем Севера, а не полосой выжженной земли, на которой будет брать разгон нильфгаардская конница!
— Удастся ли восстановить такую Цинтру? Без Калантэ?
Мне особенно интересна последняя реплика, которая принадлежит предприимчивому королю Фольтесту. Итак, при Львице эта небольшая страна по праву гордилась своей независимостью. И была сильной… сильной, прежде всего, в военном отношении. Ибо для государей Неверлэнда только сильная армия может обеспечить независимость государства от заклятых друзей-соседей.
И действительно, цинтрийская армия представляла собой значительную силу, с которой приходилось считаться другим правителям. Например, она точно приводила в шок и трепет ближайшего соседа и неудавшегося свекра — вердэнского короля Эрвилла. Об этом говорит рыцарь Фрейксенет, когда в сердцах накидывается на «сбежавшую невесту» Цири:
Чтоб тебя! Эрвилл там с ума сходит… Королевские грамоты рассылает, весь трясется при мысли, что твоя бабка обрушит на него свою армию.
Выражение «обрушит свою армию» предполагает, что армия Цинтры многочисленна и может одним ударом стереть с карты Неверлэнда такое королевство, как Вердэн. Впрочем, о численности цинтрийских войск свидетельствуют слова самой королевы Калантэ, когда она вспоминает свою первую битву при Хочебуже:
Враг палил деревни, которые платили нам дань, а мы, ненасытные и жадные, вместо того чтобы допустить это, кинулись в бой. Банальный повод, банальная битва, банальные три тысячи трупов, расклеванных воронами.
Полагаю, три тысячи трупов — это боевые потери противной стороны, и для средневековой войнушки потери совсем не хилые.
Как почти всякую средневековую армию, цинтрийское войско возглавляли правители страны. Король-консорт Эйст Турсеах — боевой парень с островов, что ведут войну даже тогда, когда войны нет и в помине. Даже будучи королем Цинтры, вряд ли он прохлаждался во дворцах, а, скорее всего, и в мирное время занимался привычным делом всех истинных скеллигцев — «покусывал приморские поселения и форты в провинциях» других стран. Естественно, исключительно в превентивных целях.
И, конечно, в командный состав армии входила и сама прекрасная и отважная Львица из Цинтры. Хочу заметить, что подобные прозвища даются совсем не за миролюбивый характер.
— Хочебуж, — сказала Калантэ, глядя на Геральта, — мой первый бой.
И отнюдь не единственный, я думаю. У королевы, несомненно, была склонность к военному делу. Ее качества военачальника характеризует реплика супруга-консорта:
— Драйг Бон-Дху, — проговорил Эйст, — сыграй нам песню о битве под Хочебужем! Она-то не подорвет нашего доверия к тактическим действиям полководцев! И еще раз поведает о том, кто покрыл себя неувядаемой славой в том бою! Здравие героической Калантэ из Цинтры!
Вы, разумеется, можете возразить, что это не более чем комплимент влюбленного мужчины, но доблестный рыцарь со Скеллиге славился именно тем, что умел резать правду-матку! Впрочем, женщиной-главнокомандующим в Неверлэнде никого не удивишь. Во Второй Северной войне королева Мэва Лирийская и Ривийская самолично возглавляла свои отряды и по праву могла гордиться боевым ранением.
В американском сериале «Ведьмак» сценаристы, дабы воинственная доблесть цинтрийской королевы предстала перед нами во всем блеске, не постеснялись показать, как она в заляпанных кровью доспехах является на весьма пафосную вечеринку — свадебные смотрины своей единственной дочери. Как говорится, с корабля боевого поля на бал! Правда, нам неизвестно, с кем сражалась Калантэ, пока многочисленные гости со всей страны съезжались на пир. Может быть, это был упреждающий рейд против эльфов? Во всяком случае, эльф Дара упоминает о неких «ушастых» трофеях, которыми хвалилась Калантэ. Да и многие северные короли в Саге без зазрения совести могут устроить «нелюдям кровавую баню» даже в мирное время.
Стоит признать, что к приходу нежданных гостей из Нильфгаарда Цинтра готовилась. Судите сами: цинтрийское войско во главе с Калантэ и Эйстом Турсеахом встретило нильфов аж у самой своей границы, на пороге собственного дома — когда те спустились с Марнадальских ступеней. Это означает — пока черные маршем преодолевали Амелльские горы, цинтрийская армия была приведена в готовность и даже подкреплена «ограниченным военным контингентом» с островов Скеллиге, чья верность правителям Цинтры была поистине легендарной.
Но, выдвинувшись в сторону Марнадальской долины, Калантэ по какой-то причине не пожелала укрепить свою столицу и оставила ее практически «голенькой». Хотя в столице находилась княжна Цири, а ведь именно ее желал заполучить «скверный нильфгаардец» в первую очередь.
Возможно, Калантэ и Эйст Турсеах оказались слишком самоуверенными и посчитали, что разобьют нильфгаардцев в первом же бою. И сильно здесь просчитались, ибо разведка не сумела правильно оценить численность и качество войск противника.
— Нильфгаардцы вошли туда через перевал, — начал он (Лютик) после недолгого молчания. — Тысячи.
Против цинтрийской армии стояли «тысячи» тех, кто воевал не одно десятилетие. Тех, кто захватил Эббинг, Метинну, Мехт и Назаир. Тех, кто мечтал превзойти эти завоевания.
О том, как шло Марнадальское сражение, пан Сапковский рассказал кратенько, устами Лютика. Певун и по совместительству шпион сообщил ведьмаку (и нам, читателям) — нильфгаардцев было столько, что цинтрийская армия сразу попала в окружение. А после началась мясорубка.
Разгром в Марнадальской долине был сокрушительным. Однако, одно проигранное сражение еще не означало проигранную войну, а цинтрийская королева всегда славилась своим умением находить из любой ситуации выход. Но, похоже, гибель мужа-консорта оказала на нее столь дезорганизующее действие, что Калантэ искала смерти в бою.
С горсткой рыцарей защищала переправу, прикрывала отступление. Говорили, билась, как мужчина, кидалась, словно сумасшедшая, в самый водоворот. Ее искололи пиками, когда она мчалась на нильфгаардскую пехоту. Тяжелораненую, вывезли в город.
Королева сражалась как раненая львица, спасая остатки армии и задерживая продвижение «черных» в глубь страны. Но почему защитой переправы занималась сама королева? Разве у нее не осталось верных офицеров, готовых ценой своей жизни спасти царственную особу? Помнится, маршал Коегоорн после проигранной битвы при Старых Жопках не считал зазорным покинуть поле боя, а его адъютанты за честь почитали предоставить главнокомандующему свою лошадь для бегства и свой плащ для маскировки. Тем более, королеву ждала столица, которую следовало подготовить к обороне.
И как результат этих эмоциональных, но неэффективных действий — Калантэ вернулась в столицу тяжелораненная и без войска. Перед наступающими полчищами черных город оказался совершенно беззащитным. Опять дадим слово Лютику:
Город в принципе не защищался, осады не было, уж некому было стоять на стенах. Остатки рыцарей с семьями, вельможи и королева… забаррикадировались во дворце.
Итак, положение подразумевало или полную капитуляцию, или гибель в неравном бою, после чего следовала оккупация всей страны. Или был еще один выход? Пусть менее героический, но вполне «королевский». Представьте себе, был. О нем упоминает ярл Крах ан Крайт в разговоре с чародейкой Йеннифэр.
— Когда нильфгаардцы ворвались в Цинтру, — проворчал он, глядя в окно, — Калантэ приказала тайно вывезти Цири из города. Дело в том, что город уже горел. Черные были повсюду, шансы выбраться из окружения были минимальными. Королеву отговаривали от рискованного мероприятия. Советовали Цири формально сдаться гетману Нильфгаарда и тем самым спасти жизнь себе и самостоятельность Цинтре.
В средневековом реале проигравшие короли часто расплачивались и землями, и навязанными узами родства, и ценными заложниками, в роли которых выступали их собственные дети. Так, английский король Генрих Пятый свою победу при Азенкуре и права на французский престол тут же подкрепил женитьбой на дочери побежденного французского короля Карла Шестого. А французский король Франциск Первый свое поражение при Павии оплатил и французскими провинциями, и сыновьями-заложниками, что достались его победителю, императору Карлу, и женитьбой на императорской сестре. Вероятно, и здесь условием «почетного мира и самостоятельности Цинтры» должна была послужить принцесса Цирилла — пленница, а в будущем жена императора Эмгыра. И это условие вовсе не было тайной, раз какие-то советники из окружения Калантэ осмеливались давать ей столь «пораженческие» советы. «Вспомните о государственных интересах, моя королева, — мог сказать подобный доброхот, — государственные интересы Цинтры прежде всего. Пора Цирилле послужить Цинтре. В соответствующее время она станет женой императора. Точно так же, как становились и становятся королевами десятки девочек. То есть почти не зная своего супруга. Зачастую — не составив о нем достаточно хорошего мнения после первой встречи. Часто — разочаровавшись первыми днями и… ночами супружества. Цирилла будет не первая. Любой другой правитель на вашем месте принял бы предложение Эмгыра и заключил бы с ним пакт: добровольная уния Нильфгаарда и Цинтры, скрепленная браком императора Эмгыра и принцессы Цириллы, наследницы Цинтры. Так принцесса принесет мир, ваше величество, и спасет Цинтру. А приказав тайно вывезти Цири из города, вы губите ее, ибо шансы спастись у девочки минимальны. Практически равны нулю». Полагаю, так оно и происходило, поскольку именно на подобную тираду королева жестко ответила: «Уж лучше пусть кровь девочки прольется на брусчатку Цинтры, чем подвергнется осквернению», тем самым позволив своим негативным эмоциям в отношении намерений императора Эмгыра взять верх над «государственными интересами» королевства и жизнью самой принцессы.
Осады города не было, нильфы взяли его с марша. Даже королевский замок, и тот оказался практически без защиты — только донжон благодаря магии продержался несколько дней.
Резня, что устроили победители в захваченной Цинтре, сопровождалась не менее трагическими событиями, происходившими в результате последнего приказа королевы в осаждённом донжоне. Ибо уйти со сцены жизни Калантэ пожелала в сопровождении свиты из последних защитников замка, а также их жен и детей. Нильфгаардцы, ворвавшись в донжон, «…не застали никого живого. Никого. Женщины убили детей, мужчины убили женщин и кинулись на мечи либо…» И речь идет вовсе не о рабах или преданных слугах — «остатки рыцарей с семьями, вельможи», «большинство женщин и детей из самых знатных родов были именно там».
Шоураннер Хистрич в сериале показала, как все происходило на деле, и это тот случай, когда я могу согласиться с реализмом увиденной сцены.
Покончив жизнь самоубийством, Калантэ тем самым определила судьбу своего государства. Ибо со смертью королевы «свободная и независимая Цинтра» тоже приказала долго жить, и как с ней быть в дальнейшем — решали победители всех мастей. Пройдет совсем немного времени, и нильфгаардские полчища будут разбиты под Содденом. Но при заключении «вильгефорцева мира» у Цинтры не окажется ни сюзерена, который мог бы отстоять ее независимость, ни наследника, от имени которого эту независимость могли бы отстоять верноподданные. Королевство останется под Эмгыром, и он после жесткого «умиротворения» будет строить планы, как возродить «прекрасную, радостную Цинтру». Также на Цинтру хозяйским глазом будут посматривать короли-соседи Визимир и Фольтест, желая «прихватизировать» страну после освобождения. А чтобы пропавшая малютка Цири не заявляла на нее свои права, на последнюю будет объявлена охота.
После Второй Северной войны судьба Цинтры решится окончательно. О ней как о своем вассальном государстве будет мечтать победитель Фольтест. Другие предложат разделить страну как пирог — «и нашим, и вашим, и мордвам, и чувашам», — дабы одарить победителей, но и не обидеть побежденных. Но только «проигравший» император Эмгыр вар Эмрейс, взяв за прерогативу владения Цинтрой «кровь Калантэ», наконец разберется с цинтрийской проблемой. Пожалуй, за столь великолепную аферу, как женитьба на лженаследнице Цинтры, проделанную ради государственных интересов Нильфгаарда, королева из гроба могла поаплодировать своему бывшему зятю и восхищенно воскликнуть: «Ай да Эмгыр, ай да сукин сын! Се государь!»
Мне он тоже нравится, хотя и не вошел в мой иллюстративный материал. Эмгыр на нем прям по книжному канону - крупный нос, резкие черты лица, раскованная поза, и улыбочка, про которую проницательная графиня Конгрев заметила "Ох, полетят чьи-то головы. Княжна, давай, кланяйся. От поклона ничья еще голова не слетела". Рыцаря Дани не признаешь в нем от слова совсем. И на игровой образ совсем не похож (люблю художников с воображением ). Единственное, что меня смущает - это стул под императором якобы трон. Конечно, пытались смоделировать нечто под Железный трон, но получилась какая-то модернистская абстракция. Трон должен выглядеть поширше и посолидней. Все же эксклюзивная модель должна внушать почтение даже в отсутствие императора.
Кстати, вчера тоже обнаружила любопытную картинку, изображающую Эмгыра - автор здорово смоделировал игровой момент под средневековую миниатюру.